Читать книгу "Убивая Еву: умри ради меня - Люк Дженнингс"

– Да куда угодно. Хоть на пол.

– Польется сквозь доски. На Толю.

– Ну тогда в коробку из-под сэндвичей.

– В ней нет места.

– Оно появится, если вынуть сэндвичи.

– Ладно. Только не смотри.

– Блин. Ева. Можно подумать, нам интересно.

Когда я заканчиваю свои дела, то обнаруживаю, что Чарли сожрали все сэндвичи и полплитки шоколада.

– Что за нафиг? – интересуюсь я, застегивая штаны.

– Профилактическая мера. Мы не хотим, чтобы в самый ответственный момент ты стала дергаться и говорить, что тебе надо посрать.

– Иди нафиг, Чарли, это просто твоя жадность. А вдруг приспичит тебе?

– Самоконтроль. У нас в России нет этой привычки немедленно удовлетворять свои желания. Доедай шоколад.

– Премного благодарна.

– Не за что. – Чарли поворачиваются ко мне с гнусной ухмылкой. – Просто тебя бесит, что мы развлеклись с твоей девушкой.

– Это все уже история, Чарли. А сейчас нам надо выполнить работу.

Голос мой спокоен, но внутренности сводит от страха. Я уже перестала даже думать о том, что вмешается Тихомиров, что процесс кто-нибудь остановит. Он уже запущен. И сейчас мне хочется только одного – сделать дело и побыстрее свалить.

Но, глядя наружу, я вижу, что задача будет не из легких. Число людей на площади растет прямо на глазах, они орут, теснятся, поют. Через час Красная площадь будет битком забита. То и дело над толпой, вычерчивая мокрую дугу, пролетает снежок, встречаемый радостным визгом и смехом. Издалека доносятся обрывки приветственных возгласов, хлопки петард и басовая пульсация последнего хита Димы Билана.

– Ты не знаешь, как мы будем отсюда выбираться? – спрашиваю я.

– Толя выведет.

– То есть как доехать до того дома, где мы останавливались, тебе известно?

– Да.

– Чарли, ну расскажи же. Какой план отхода?

– Толя все знает. В данный момент нам нужно, чтобы ты делала свою работу и отслеживала боковой ветер.

Я осторожно пододвигаюсь к правому из двух окошек без стекол, следя за тем, чтобы снизу не было видно ни меня саму, ни пар из моего рта, и осматриваю в трубу нашу линию огня. Патрон «Лапуа» полетит под снижающимся углом над крышей музея на высоте меньше полуметра от снежного покрова на ней, дальше – между двумя монументальными зданиями девятнадцатого века, пересечет две площади и декоративный сквер и найдет свою цель возле украшенного колоннами входа в Большой. В люпольдскую трубу я смотрю, как люди чуть не в полумиле от меня по очереди проходят через двери театра в вестибюль. Оптика настолько качественная, а вечерний воздух настолько морозен и чист, что я различаю выражения их лиц. Я даже могу прочесть афишу сегодняшнего спектакля. «Щелкунчик». Я отрываюсь от трубы, и все вновь становится миниатюрным, а Большой превращается в белый спичечный коробок вдалеке.

В четверть восьмого наш координатор вновь на связи.

– Цели – на маршруте, в десяти минутах от места. Эхо, Чарли, готовность номер один!

– Готовы.

Чарли заряжает винтовку – щелчок затвора почти не слышен – и устраивается, готовясь к стрельбе, а я на пару секунд перевожу трубу на покрытые снегом кусты в полукилометре от меня. Все неподвижно, ни единая веточка не шелохнется. У нас идеальные условия, полный штиль.

Я пытаюсь успокоить сердце. Вдох, считаю до четырех, выдох, считаю до четырех. Вдох… Не помогает. Сердце колотится о ребра, во рту пересохло, а от глазения в «Люпольд» уже шею ломит. Я сканирую район нанесения удара. Подход к театру уже очищен от публики. Левая и правая двери закрыты. У центральной двери ожидает делегация из трех мужчин и одной женщины.

– Уточнишь дистанцию до средней двери? – просят Чарли.

– Семьсот четырнадцать и девять десятых.

– Цели приближаются. Прибудут через две минуты.

Я чувствую, как Чарли подстраиваются к винтовке, приклад – к плечу, щека – к прикладу, глаз – к прицелу. Несмотря на наушники, мне слышно их медленное, хорошо контролируемое дыхание.

– Машина остановилась. Максимальная готовность.

Стечкин выбирается из машины первым и пару мгновений стоит рядом, пока выходит Лой. Когда они идут к театру и поднимаются по боковым ступеням, их не видно за телохранителями.

– Подожди до дверей, – говорю я Чарли. – Они остановятся для рукопожатий.

За колоннами группа передвигается быстро. Стечкин с его асимметричной ковбойской походкой и немыслимая блондинистая шевелюра Лоя то и дело мелькают в моем поле зрения. Подойдя к делегации у дверей, оба останавливаются. Профиль Стечкина виден отчетливо.

– Огонь! – негромко произношу я на удивление спокойным голосом, но Стечкин вдруг пропадает из виду. И тут мы слышим, как где-то под нами раздается частично заглушаемый нашими наушниками звук, похожий на петарду, и вслед за ним топот ног по лестнице. Я замираю, Чарли оборачиваются, и им в грудь врезается автоматная очередь. Сзади нас с оружием наготове стоят трое мужчин в полевой форме ФСБ. Из-за их спин появляется четвертая фигура, явно женская, в черной лыжной куртке и лыжной маске. Подойдя к Чарли, которые корчатся, задыхаясь, в расползающейся луже крови, она снимает маску и достает «макаров».

– Это тебе за Кристину, сука, – говорит она и выпускает единственную пулю прямо в переносицу Чарли. Потом переводит холодный взгляд от трупа на меня.

– Ева.

– Даша.

Эфэсбэшники помогают мне подняться. Меня так трясет, что я едва удерживаюсь на ногах, и, когда в переполненную людьми восьмигранную комнату входит Вадим Тихомиров, я просто стою, тупо на него уставившись.

– Мертва? – спрашивает Тихомиров Дашу, указывая на Чарли, и та кивает в ответ.

– Тогда мы в расчете, – говорит он ей.

– В расчете, – отвечает Даша, расстегивая куртку, убирая пистолет в кобуру и кидая мне бледную, натянутую улыбку. – Всем спасибо, и пока.

Тихомиров склоняет голову.

– Прощайте, госпожа Квариани.

Когда она уходит, у Тихомирова звонит телефон. Он сначала слушает, потом что-то невнятно бормочет и качает головой.

– А где Воронцова? – обращается он ко мне.

– Не знаю.

– Я считал, что мы вычислили, где будет вторая огневая точка. Там сейчас работает наша группа, но они никого не обнаружили.

Она жива, говорю я про себя. Она жива.

– Хорошая новость состоит в том, что Лой и Стечкин – в театре, целы-невредимы, – продолжает он.

– А как вы узнали, что именно они будут целями «Двенадцати»? – спрашиваю я.

– Это было очевидно. Я сразу понял, как только получил вашу записку. За которую, кстати, я очень вам благодарен. Вы проявили отвагу и ум, на большее я не мог и надеяться.