Читать книгу "Гражданин Бонапарт - Николай Троицкий"

Следующие девять лет супруги Богарне жили врозь (хотя и следили за жизнью друг друга), пока судьба не соединила их вновь - в тюрьме. За это время Жозефина побывала (с августа 1788 до октября 1790 г.) на родине, простилась с ней и со своими родителями на- всегда, вернулась во Францию и жила то в Париже, то в Фонтенбло с дочерью и сыном, вращаясь в светских кругах на средства, которые оставил ей муж и доставляли ее первые любовники (из них один - морской офицер Сипион дю Рур - был «несомненным» в этом качестве, тогда как другие - а среди них члены Комитета общественного спасения Республики Б. Барер и Ж. Л. Тальен, прокурор П. Ф. Реаль, военный министр Ж. Серван - только предполагаются). Александр же, кроме того, что он теперь то и дело менял любовниц, сделал по ходу революции головокружительную карьеру: бывший капитан королевских войск, он с июня 1792 г. - председатель Учредительного собрания, с марта 1793 г. - генерал и с 23 мая того года командующий Рейнской армией. Конвент предлагал ему даже пост военного министра, но Богарне его не принял. И вот 14 марта 1794 г. он был арестован за бездействие на рейнском фронте и водворен в тюрьму бывшего монастыря кармелитов. Через пять недель, 21 апреля, в той же тюрьме оказалась (по статье действующего закона, как «подозрительная»!) и Жозефина.

Поскольку арестанты-кармелиты (как их называли) общались друг с другом в столовой и на прогулках, Жозефина, возможно, в первый же свой тюремный день встретилась с Александром, и он поцеловал ей руку. Потом они часто говорили друг с другом о своих детях и даже писали им из тюрьмы совместные письма. Но любил Александр в те последние четыре месяца своей жизни соседку Жозефины по камере Дельфину де Кюстин - вдову казненного летом 1793 г. генерала Республики Адама Филиппа де Кюстина. В утешение (своего рода, конечно) Жозефине Александр познакомил ее с прославленным генералом Лазаром Гошем, который содержался тогда в камере, соседней с камерой Жозефины.

Так вошел в жизнь Жозефины Богарне уже ярко воссиявший к тому времени в истории Франции Лазар Луи Гош (1768-1797) - один из лучших полководцев Французской революции, командующий Мазельской и Рейнской армиями, победитель англичан при Дюнкерке и австрийцев в битвах у Верта и Фрешвиллера[397]. Гош тогда только что, 11 марта 1794 г., женился на «ангельски прекрасной» Аделаиде, но, увидев Жозефину, забыл и молодую жену, и все на свете. Их роман, начавшись в тюрьме, обрел куда большую страстность после освобождения и продолжался до отъезда Гоша на фронт в марте 1795 г. Самый серьезный биограф Жозефины Андре Кастело считает роман с Гошем «одним из двух ее больших романов»; «второй свяжет ее с капитаном Шарлем»[398].

Между тем 5 термидора (23 июля), т. е. за четыре дня до термидорианского переворота и свержения якобинской диктатуры, Александр де Богарне взошел на эшафот. Перед казнью он успел передать для Жозефины прощальное письмо с такими строками: «Прощай, мой друг! Ты знаешь, кто мной любим. Будь же им утешением и продли своими заботами мою жизнь в их сердцах. Прощай! Я последний раз в жизни прижимаю к сердцу тебя и моих дорогих детей»[399].

Жозефина вышла из тюрьмы только 19 термидора (6 августа) и сразу оказалась желанной гостьей в салоне Терезии Тальен, с которой была близко знакома еще до ареста. Там на нее обратил внимание Поль Баррас. Хотя мадам Тальен к тому времени уже была, по выражению Гертруды Кирхейзен, «обладательницей его сердца и его кошелька», она не стала ревновать Барраса к Жозефине, поскольку нашла себе еще более богатого поклонника, да и как нашла! - «Баррас сам раздобыл своей возлюбленной» щедрого поставщика и первого банкира Франции Г. Ж. Уврара[400].

Так Жозефина попала в «гарем Барраса», где блистали самые модные женщины Парижа, но первыми среди них, по свидетельству современника, были «мадам Тальен, мадам Богарне и мадам Рекамье (жена парижского банкира. - Н. Т.), одетые “на радость творца”, настолько они казались раздетыми»[401].

К тому моменту, когда Жозефина познакомилась с Наполеоном, она жила в красивом доме на улице Шантерен, держала экипаж и лошадей, кучера, привратника, повара и горничную, причем большую часть ее расходов взял на себя Баррас. Любила ли она Барраса? По мнению Гертруды Кирхейзен, «об этом не может быть и речи»[402]. Но Баррас едва ли нуждался в любви. Ему требовалось тело женщины, а не ее чувства. И в этом его требовании Жозефина, как, впрочем, и другие дамы (Тальен, Рекамье, Жанна Гамелен и т. д.), не могла ему отказать, поскольку он ее фактически содержал.

Наполеон, конечно, знал, что Жозефина была любовницей Барраса, а возможно, наслышан был и о большом ее романе с Гошем (роман с И. Шарлем еще впереди) и о каких-либо ее малых романах, как, например, с автором «Марсельезы» К. Ж. Руже де Лилем и маркизом Луи де Коленкуром (отцом будущего наполеоновского обер- шталмейстера, посла в России и министра иностранных дел Армана де Коленкура)[403]. Он потому и стал звать ее Жозефиной, а не Розой - то имя ласкательно произносили слишком много мужчин!

Без сомнения, Наполеон ревновал ее к прошлому (с какой корсиканской страстью он будет ревновать после женитьбы, мы еще увидим), но влюбился он в Жозефину столь одержимо и был ею так, мало сказать, очарован - просто околдован, что сила его притяжения к ней помогала ему превозмочь и отбросить все, что бросало хоть малейшую тень на нее и омрачало его всепоглощающее чувство любви к ней. Что бы ни было с нею в прошлом, кому и как бы ни принадлежала она до него, - теперь он не мыслил себя без нее и готов был на все, только чтобы отныне и навсегда она стала его женщиной.

Буквально воспламененный и ослепленный Жозефиной, он пишет ей ранним декабрьским утром 1795 г., после того как накануне вечером она, по-видимому, впервые отдалась ему: «7 часов утра. Я просыпаюсь, весь полон тобой. Твой образ и воспоминания об упоительном вчерашнем вечере не дают мне покоя . Но как я счастлив, когда черпаю из твоего сердца и пью с твоих губ пламя, которое меня сжигает . Mio dolce amore[404], прими тысячу поцелуев, но не возвращай их: они воспламеняют во мне всю кровь»[405].

Его следующие письма к ней (особенно в разлуке после женитьбы - из Италии в Париж) будут, как мы увидим, еще более полными любви, настолько самозабвенными, что шокируют двух авторитетных, но, по-моему, уж очень черствых душевно историков - Жана Тюлара и Альбера Собуля. Первый из них усмотрел в нежнейших супружеских письмах Наполеона «удручающую пошлость»[406], а второй заключил, что их из-за этого «невозможно цитировать»[407].