Читать книгу "Убить некроманта - Максим Далин"

Понятно почему. Клод говорил, что у него и у Агнессы, спавших в заброшенном склепе на городском кладбище, в тот момент, когда я воззвал к Дару, было такое чувство, будто они горят в своих гробах. Представляю себе, что тогда ощутили живые люди.

Мертвецы, поднятые во время войны, легли в тот момент, когда я потерял сознание. Но гвардия, чары на которой были гораздо надёжнее, закреплённые не только моей кровью, но и моими прикосновениями, осталась на ходу. Вампиры, перепуганные происходящим и собственными ощущениями, полетели искать меня, как только солнце скрылось за горизонтом, — и нашли в окружении гвардейцев-скелетов, замерших, как истуканы. Нашли умирающим — не столько от холода и ран, сколько от того, как я себя сжёг. Рядом с остывшим телом Магдалы. У ног игрушечной лошадки. Эту лошадку они и запрягли в какой-то подвернувшийся под руки фургон, принадлежавший раньше столяру, наверное, потому что в нём лежали доски.

На доски они просто набросали тряпья, найденного на месте бойни, — попон, чьих-то плащей… Среди этих тряпок я потом нашёл пару штандартов Перелесья. В моей крови — ирония судьбы.

Агнесса говорила, что трупы валялись повсюду, будто громом поражённые. В тот день в Перелесье умер король, умерли четверо членов Большого Совета, с ними — человек пятьдесят личной свиты Ричарда, его канцлер, его церемониймейстер и его егерь. Не говоря уже о гвардии, страже, челяди… Хорошо поразвлекались. А вот оба принца выжили — их не взяли с собой, они под присмотром кого-то из королевских родственников остались в столице. Но всё это я тоже узнал гораздо позже.

Я возвращался с войны домой. Днём меня охраняли гвардейцы — этот жалкий фургон, который мой игрушечный конь тащил на северо-восток, карету, видите ли, короля, выигравшего войну. Ночью прилетали вампиры, поили меня вином и молоком, смешанным с кровью, целовали, пытаясь влить в моё бедное тело свою Силу… Я этого почти не помню. Не образы — только бледные призраки в холодной темноте, смутные, хотя и милые сквозь полузабытье. Я проболтался между жизнью и смертью две недели. Неумершие говорили потом, что я бредил Магдалой, называл Клода Оскаром, звал Нарцисса и просил, чтобы ко мне пустили Магдалу. И снова — о Магдале.

Тогда моему телу было совсем худо, но душе — вполне терпимо. Для души на границе миров Магдала была жива — я даже, кажется, разговаривал с ней. Невыносимо больно стало, когда я начал потихоньку приходить в себя. Когда я вспомнил.

Нам дали только три дня. Жалкая подачка судьбы, циничная усмешечка Тех Самых. Моя самая светлая надежда, самая нежная любовь, которая могла бы всё перевернуть. Магдала, Магдала…

Я возвращался с войны домой — и если я не дал себе умереть тогда, то только потому, что Междугорью нужно было вернуть Винную Долину и Птичьи Заводи. И нашей короне пригодился бы серебряный рудник в Голубых Горах. Я должен был всё это утвердить. Вернуть в эти земли своих подданных. Занять новые крепости своими гарнизонами. Продолжать делать свою работу, потому что мои несчастья, в сущности, всего лишь несчастья одного из людей в одном из миров…

Но как я жалел, что стрела пробила бок, а не горло… Я бы умер таким же счастливым, как она, моя освободившаяся девочка, моя королева, которую похоронили чужие, а я не смог даже поцеловать её в последний раз, даже отрезать её локон на вечную память… Единственное, что утешало меня в какой-то мере, — я всё-таки исполнил её просьбу или заклинание: я не дал Перелесью себя забыть. Можно быть уверенным — того, что я устроил в городке близ столицы, тут не забудут и через двести лет.

Моя душа оплакивала её… Только я не мог плакать ночами, когда рядом со мной были вампиры, мои дорогие союзники. И я не мог плакать днём, с тех пор, как смог сесть в седло, — и снова ехал по Перелесью, мимо таких нищих деревушек и таких угрюмых городов, будто их покойный король и не был прославленным добрым монархом…

Так что южане могли потом смело рассказывать своим детям, как они видели короля Дольфа на марше — и он вполне чудовище, убийца без сердца. Те, кто мог бы рассказать о моём последнем разговоре с Ричардом и о том, как всё произошло на самом деле, умерли. А остальным остались легенды и домыслы.

И домысленное вполне укладывалось в сюжет баллады: прекрасный, предательски убитый государь, его добрейшая королева, разделившая его трагическую участь, и некромант, вероятно покинувший место бойни на нетопырьих крыльях, мерзко хихикая…

Но какая нам с Магдалой разница, что о нас говорят? Разве что любопытно, как они объяснят эти две стрелы — две подлые стрелы какого-нибудь, гори он в аду, её рыцаря, который счёл себя оскорблённым вместе с рогатым Ричардом и решил защитить честь, которой нет…

Я только надеюсь, что благородного господина, будь он проклят, ожидала хорошо накалённая сковорода. Я просто возвращался домой, снова одинокий до смертной боли, с дырой в боку — и с дырой в душе.

И всё.

Грех сказать, что дома меня не ждали.

Свои войска я встретил в Винной Долине. Мой новый маршал-умница — бывший командир приграничного гарнизона — сделал кое-какие отличные выводы, имея в виду в качестве посылок и поднятых мертвецов, и наши освобождённые города. Додумался, что надо закрепить успех, — жутко дёргался, боясь получить по шее за самоуправство, но я подарил ему графство за это.

У меня всегда хорошо получалось ладить с вояками. Этот старый краснорожий боров прослезился от чувств, когда я его благодарил.

— Об вас, ваше величество, — говорит, — болтают, конечно, что ваша сила — из ада, а что по мне — так кто бы ни был в союзниках! Дело-то вышло отменное. Может, оно, конечно, и не божеское, но отменное. Сколько баб плакать не станет — я это так понимаю, ваше величество…

Тронул меня. Я понимаю, безусловно, я понимаю, что тут дело не в любви к моей особе, а в любви к нашей общей стране, но только от этого ничего не меняется. Даже к лучшему.

Отсюда я послал гонца в столицу — с самыми добрыми вестями. Помнится, шла тёплая, светлая весна, потом превратилась в чудесное лето с дождями и радугами. С юга на север везли зерно, овёс и сыр. Я думал, что время, тяжёлое для Междугорья, наконец-то отходит в прошлое… И что я не могу разделить радость с Магдалой.

Я пытался думать о славных победах, о землях, которые к нам вернулись, о новой армии, способной справиться с врагом на рубежах, но мысли всё равно возвращались к трём дням любви Магдалы. И моя гордость гасла. Я — неблагодарный. Мне мало трёх дней. Я не возношу хвалы Богу за то, что они вообще были.

Напротив, я готов на Него браниться последними словами за то, что Он так с нами обошёлся.

Впрочем, к потерям мне не привыкать стать…

А между тем мой гонец вернулся с письмом из столицы. Мои ненаглядные подданные не сомневались, что их прекрасный государь жив и здоров: ведь мёртвые монстры во дворце по-прежнему несут службу, а значит, ими движет моя воля. Хороший я им оставил указатель — этакий золотой цветок, который должен зачахнуть, если с героем случится беда… Превесело!