Читать книгу "Цифры нации - Николай Старинщиков"

Она попыталась представить себя стоящей возле дверей ресторана «Клуб обездоленных мужиков», но не получилось. Каждому из этих двуногих, кто к ней подкатывал с предложением, Машка навешивала пощечины, так что остальные, сидящие за столами на открытой летней веранде, лишь косились в ее сторону. И Машка решила для себя точно: не выйдет из нее торговка собственным телом. Даже от безысходности. Даже при условии, что беременность ей пока что не грозит.

Далее рассуждать ей не пришлось: кто-то стоял внизу у входа и давил на кнопку звонка. Это могли быть Татьяноха либо Жердяй. Они спали и видели Кошкина в наручниках.

Машка подошла к двери: у подъезда стояли Кошкин, Катенька и Пульсар. И Машка вдруг поняла, что видения не так уж беспочвенны, тем более что вся эта троица явилась с пустыми руками. Единственное, что у них было, – это пустой рюкзачок на спине у Федора Ильича. Нажав кнопку подъездной двери, Машка отворила дверь, вышла на площадку и стала наблюдать, как Кошкин вместе с гостями входит в широкий вестибюль, как поднимается по ступеням, глядя себе под ноги.

– С приездом вас, Владимир Львович! – крикнула Машка. – Рада приветствовать в нашем гнездышке!

– Как у нас тут? – спросил Кошкин, проходя мимо.

– Да как вам сказать… – Машка не скрывала радости. – Главное, что вы здоровы, остальное само рассосется… У нас же здесь кризис, безденежье, голод…

– Голод?! – изумился Кошкин.

– А как вы думали! Идем ко дну…

Пропустив Кошкина и остальных, Машка закрыла дверь, обогнала всех и встала в коридоре.

– У нас, извиняюсь, шаром покати, – заявила она.

– А нам и не надо, мы уходим сейчас, – устало выдохнул Кошкин.

Они наскоро умылись, попили чаю с сушками, лежавшими до этого в рюкзаке, и собрались в неизвестном направлении.

– Должна же я знать, – напомнила Машка.

– Сиди жди, – сказал Кошкин.

– У моря погоды?

– Ты правильно поняла, – скрипнул Кошкин деревянным голосом.

Машка закрыла после него дверь, ушла на кухню и стала готовить на ужин любимое хозяйское блюдо – котлеты из филе индейки с овощами и куриным желтком. Поставив котлеты в духовку, включила кухонный телевизор и села возле стола на табурет. По телевизору говорили про партию сильных, что только она способна вывести народ из болота. Потом показали площадь Независимости с видом на дом правительства. Площадь оказалась запруженной флагами, транспарантами и людьми разного пола и возраста. Из громкоговорителей слышались призывы к правительству решить проблему немедленно. Возле входа в здание стоял какой-то чиновник, который обещал немедленно разобраться, но только при условии, что толпа очистит площадь. Это он, конечно, поторопился, толпа потянула к нему руки, и мужику ничего не осталось, как вильнуть за спины полицейских в касках.

Машка пыталась увидеть знакомые лица, но, как ни старалась, так и не увидела ни Кошкина, ни двух его новых друзей…

8뺢8뺢8

Кошкин, Федя и Катенька в это время находились в стороне от толпы. Лезть в ее гущу они не спешили. Федор Ильич, глядя по сторонам, рассказывал страшные истории, когда народ поплатился только за то, что оказался в ненужном месте. Он говорил про какое-то Ходынское поле, на котором в толпе раздавили до полутора тысяч мужчин и женщин, включая беременных. Кошкин не верил Шендеровичу.

Со стороны дома правительства вдруг раздалась череда резких хлопков. Многоглазая толпа развернулась и пошла, переходя на бег. Кошкин стоял, разинув рот. Катенька тоже не двигалась. Федор Ильич сгреб их руками и потащил к ближайшему подъезду.

– Только не на углу! – кричал он. – Бегом!

Заскочив в какой-то дом, они поднялись на второй этаж и стали смотреть, как людская лавина, обдирая бока, влилась в проем улицы Карла Маркса и потекла под горку в сторону улицы Гончарова. И когда народ слегка поредел, Федор Ильич тоже сорвался с места, выскочил на улицу и поскакал, оглядываясь, следом за толпой.

Катенька с Кошкиным едва за ним поспевали. Впереди маячила толпа, она словно уперлась во что-то на перекрестке и теперь стояла, зажатая между зданием юридического факультета и магазином дамского платья. Впрочем, стояла она недолго. По ней со стороны улицы Гончарова сначала пробежала конвульсия, но задняя часть толпы выдержала.

Почуяв неладное, Федор Ильич схватил Катеньку под руку, бросился в ближайшие двери и, пыхтя, стал подниматься ступенями. Кошкин следовал за ними. Здесь не было лифта, и вскоре они окончательно выдохлись, зато из окна теперь было видно, что метрах в пятнадцати от толпы широким полукольцом стояли высокие люди в шлемах. Они словно только что прилетели с Луны и теперь приноравливались к аборигенам, как удав к кролику, из чего следовало, что назревал серьезный мордобой.

– Приготовились, паразиты…

Федор Ильич, дернув из кармана телефон, набрал номер и принялся ждать. Потом набрал другой номер, по которому наконец ответили, и Федор Ильич стал кому-то докладывать, словно всю жизнь тем и занимался, что устраивал уличные беспорядки, собирал толпы, а потом сам же их разгонял.

– Так точно, – сказал он. – Головастики стоят шеренгой на пересечении улиц Карла Маркса и улицы Гончарова. – Спецкаски с форсунками, бронежилеты, дубинки и шокеры… По бокам два броника на гусеничном ходу…

– Понятно, – донесся чей-то голос из трубки. – Но это не мои. Это частники чьи-то. Возможно, банковские… Причем, заметь, это могут быть вовсе не люди. Уходите оттуда! Быстрее! Это приказ…

Кошкин насторожился. Федору Ильичу – белому и пушистому – приказывал какой-то дяденька. Это не мог быть обычный друг.

– Смотрите! – крикнула Катя, глядя в окно.

На перекрестке шеренга вдруг двинулась в сторону людей. Головастики на ходу перестраивались, образуя дополнительные ряды. Они, с дубинками в руках, подошли к толпе, прыгнули вверх и вернулись в первоначальное положение.

У толпы теперь не было сомнений. Она знала точно, ее теперь будут замешивать. Страх ударил толпе во множество копчиков, отозвался в головах, и толпа стала отступать, хотя было поздно. Народ окучивали дубинками, без разбора, молодых и стариков, женщин и подростков. Даже какой-то батюшка, затесавшийся в эту публику, теперь получал по бокам, изворачивался и харкал кровью.

Потом толпа побежала. И вскоре о ней напоминали только лужицы крови, брошенная обувь и разбитые очки.

Федор Ильич, прыгая через ступени, бросился к подъезду и едва не убил дверью того самого попа: батюшка, нагнувшись, сморкался кровяными соплями в асфальт. Рядом с ним приплясывали на каблуках две дамы в годах.

– Заманили! – прохрипел поп. – Птушечка ты моя…

Одна из женщин пыталась утереть ему лицо носовым платком. Батюшка матерился, оглядывая улицу:

– Падлы, чтоб вы сдохли!

– Не плачь, Кеша. Я сделаю тебе примочки…