Читать книгу "Красный бамбук - Влад Савин"

И знаете, сэр, сейчас я убежден – что вьетконговцы это не люди. Чтобы жить вот так, подобно крысам, в этих вонючих норах, годами не видя над собой неба – а ведь нам говорили, что там и женщины, и дети, – надо быть кем-то вроде муравья. Для которого воля главного в муравейнике – выше, чем выживание, и собственное, и семьи, не говоря уже о комфорте. Слышал, что так же было у япошек, «твоя жизнь ничто, воля императора – всё», но у них ведь их микадо всерьез считался живым богом, ослушаться которого нельзя. Ну а коммунисты, значит, хотят, чтобы все были так – и американцы тоже? Может, и прав был Фаньер, что коммунизм это болезнь, разрушающая мозг? Наш капитан того же мнения – он из образованных, и читал много книг, не одни комиксы – я слышал его рассуждения, про какого-то чеха или поляка Чапека, который еще перед той войной написал про цивилизацию разумных саламандр. И возможно, завтра нам придется сражаться насмерть за выживание всего нашего свободного мира – причем не только с теми нациями, которые уже коммунизмом поражены, но и с нашими же американскими парнями, подцепившими это вирус. Когда я думаю о том, мне хочется выпить и забыть. А мой приятель сержант Брукс из нашей роты застрелился – после того как накануне, выпив в баре, орал, что тогда мы все уже заражены, вирус или микроб уже внутри нас – и что будет, когда мы вернемся в Штаты и зараженными окажутся наши жены, дети, родители? «Мне тогда убить свою Мэри, с маленькими Патриком и Сарой, а после самому – нет, лучше я один». Он пустил себе пулю в рот – а мне стало страшно, как не было даже в том бою, когда из всего взвода невредимыми остались лишь я и Сэвидж. Но пока я думаю и поступаю самостоятельно, как должно свободному человеку – и значит, еще не заражен.

Проклятые комми, неужели вам мало своего Старого Света? Сходите с ума у себя дома, внутри своих границ – но не лезьте к нам! Хочу жить и умереть человеком, а не муравьем!

Записано в 1970 г. Вошло в сборник «Героический Вьетнам»

Американцы звали нас «подземными дьяволами», «чертями». А мы были просто крестьянами, кто издавна жили на этой земле.

После к нам прибился самый разный народ. Но начиналось все еще при французах. Когда они бросали бомбы на деревни, которые считали «коммунистическими». А еще были разговоры, что они заставят всех переселиться из леса на равнину, где не будет никаких партизан. Тогда мы начали рыть убежища, где можно спрятаться всей семьей, и от карателей, и от бомб. Так возник наш подземный город – иногда его называли по имени прежней деревни, которую американцы снесли, построив свою базу. Но чаще – просто Город, без названия.

Отчего мы не ушли? Вам трудно это понять – впрочем, и у нас сейчас обычное дело, когда молодые люди уезжают из своего кооператива в город, поступают на завод или получают образование. А тогда мы помнили, что эти поля расчистили от джунглей еще деды наших дедов. И здесь могилы наших предков. Куда мы отсюда уйдем?

К нам – бежали. Из деревень с равнины, где бесчинствовали банды Бин Ксуен. Где американцы могли загнать всех жителей в сарай и сжечь огнеметами. Где жизнь не стоила ничего – любой оккупант мог тебя убить, если ты показался ему подозрительным. Кто-то уходил дальше на север, а кто-то оставался. Говорите, нас было под землей шестнадцать тысяч, а все наши тоннели, если их собрать в одну линию, вытянулись бы на двести пятьдесят километров? Ну, если так сказали те, кто ведал у нас распределением пайков, значит, нас и было столько. Но не все были солдатами – были и семьи. И никто не пребывал в праздности – работа находилась на всех.

Наши галереи тянулись под землей в три яруса. На самом нижнем были жилые помещения, где можно было встать в полный рост. Я спал в койке-гамаке, сделанной из американского парашюта, а надо мной была подвешена еще одна такая же. Был даже зал для политинформации и кино – да, под землей мы иногда смотрели фильмы, электричество было от велосипедного генератора и аккумуляторов, снятых с подбитых американских машин. Был госпиталь с хирургическим кабинетом, были склады, были колодцы, уходящие вниз до водоносного слоя. Ну а верхние ярусы были в основном для передвижения – хотя какие-то хранилища могли располагаться и там. Подземные ходы тянулись далеко за территорию американской базы, выводили в лес, и даже в соседнюю деревню, которая не была выселена. И в этих подземельях мы жили годы.

Американцы считали нас страшными головорезами. А мы всего лишь хотели, чтобы они убрались, и мы могли выйти наверх и жить под солнцем, ходить в полный рост, дышать свежим воздухом, а не спертой духотой тоннелей. Даже советские товарищи, побывав у нас, не могли понять, как мы тут живем. Хотя с их ростом и правда было неудобно – в тоннелях на верхних ярусах встречались «кротовые ходы», когда проход сужался настолько, что только худощавый человек мог проползти на животе. А еще были водные пробки – когда такая нора, в которую надо было пролезать ползком, шла уклоном вниз, а затем снова вверх, и нижняя часть была залита водой, ее хватало лишь, чтобы проползти, задержав дыхание. Это делалось на случай, если американцы, найдя какой-то из входов, пустят газ или зальют бензин. И сами тоннели обязательно были с поворотами – чтобы их нельзя было простреливать на всю длину. Переход на нижний ярус обычно делался в виде плотно закрывающегося люка, крышка обмазана глиной и почти неразличима в стене. И было множество ловушек, расположение которых мы знали наизусть – растяжки из гранат, острое железо, смазанное протухшим жиром, и даже привязанные змеи или скорпионы в коробке. И ложные водяные лазы, которые пронырнуть нельзя. Все это пригодилось нам, когда американцы, обозленные своими потерями, сформировали особое подразделение, назвав их «крысами», – туда шли самые отпетые убийцы, пытающиеся выбить нас из подземелий. Глупцы, это были наши пещеры, мы знали тут каждый поворот, каждую ловушку, а они – нет. Так что скоро враги, обнаружив лаз, просто подрывали его. А мы прокапывали новый.

Помню ту, самую первую вылазку – тогда советские учили нас, как подрывать и поджигать «тандерстрайки», где у этого реактивного истребителя топливные баки, куда надо установить заряд. Выдали особые мины, похожие на магнитные, уже знакомые нам – но эти, с резиновой присоской, цеплялись на любую ровную поверхность, и к алюминию, и к дереву. Тогда янки были совершенно беспечны – ангары охранялись всего одним часовым. Да, самолеты держали в ангарах – в нашей погоде, любая техника под открытым небом быстро ржавеет. Нам говорили, что «тандерстрайки-84» это лучшие истребители, какие есть у Америки – а мы, кого американцы даже не считали за людей, сожгли эти машины тем, что было у нас в карманах, наш политрук сказал, что каждый «тандерстрайк» обходится президенту Эйзенхауэру почти в полмиллиона долларов, ну а цена этой мины тридцать четыре рубля за штуку. А американцев в той вылазке я не убил ни одного – потому что нам было приказано не увлекаться боем, ударить и сразу исчезнуть. И наша группа тогда не понесла потерь – после такое получалось редко. Было один, два, пять убитых, мы всегда уносили их с собой – чтобы американцы думали, «тех, кто приходит ночью – убить невозможно». И хоронили своих в верхнем ярусе тоннелей, замуровывая тела в стену. Впрочем, дохлых американцев, кто сунулся в тоннели и не вышел – тоже. Земли хватало на всех.