Читать книгу "Тарзан Непобедимый - Эдгар Берроуз"

XV. «УБЕЙ, ТАНТОР, УБЕЙ!»

Ранним утром следующего дня экспедиция цепочкой вышла из лагеря. Свирепые чернокожие воины были одеты в форму французских колониальных войск, а Зверев, Ромеро, Ивич и Мори шли в форме французских офицеров. В строю шагала и Зора Дрынова, которой Зверев, вопреки ее просьбам, не позволил остаться ухаживать за Тарзаном, сказав, что одну ее больше не оставит. Дорский и горстка негров остались охранять пленного и сторожить склад боеприпасов и снаряжения.

Когда колонна готовилась выйти из лагеря, Зверев дал последние указания Дорскому.

– Я доверяю это дело целиком вам, – сказал он. – Все должно выглядеть так, будто он пытался бежать или, на худой конец, пал жертвой несчастного случая.

– Не беспокойтесь, товарищ, – ответил Дорский. – Задолго до того, как вы вернетесь, этот чужак будет устранен.

Долгий и трудный путь предстоял заговорщикам. Он лежал через юго-восточную Абиссинию к итальянскому Сомали, пятьсот миль по бездорожью. В итальянской колонии Зверев намеревался провести всего лишь агитационный митинг с тем, чтобы еще больше подстегнуть враждебность итальянцев к французам и дать фашистскому диктатору долгожданный, по мнению Зверева, повод, чтобы осуществить свою безумную мечту захвата Италией Европы.

Возможно, Зверев был слегка сумасшедшим, но он являлся последователем сумасшедших людей, чья жажда власти оказывала разрушающее действие на их умы, и в результате они теряли способность отличать реальность от фантазии. К тому же Зверев так долго мечтал стать императором Африки, что сейчас видел перед собой только свою цель, позабыв про непреодолимые препятствия на пути. Он видел нового римского императора, правящего Европой, а себя – императором Африки, заключающего союз с новой европейской державой против всего остального мира. Он рисовал в своем воображении два роскошных золотых трона – на одном из них восседает император Питер Первый, на другом – императрица Зора.

И так он мечтал на протяжении всего длинного, трудного пути на восток.

* * *

Тарзан пришел в себя на утро следующего после ранения дня. Он чувствовал слабость и недомогание, голова страшно болела. Когда он попытался пошевелиться, обнаружил, что руки и ноги крепко связаны. Тарзан не знал, что с ним произошло, и поначалу не мог понять, где находится, но постепенно к нему вернулась память. Он увидел вокруг себя брезентовые стены палатки и догадался, что враги каким-то образом ухитрились схватить его. Он попытался освободить руки от веревок, однако безуспешно.

Он внимательно прислушался и понюхал воздух, но не уловил признаков оживленного лагеря, каким увидел его, когда привел девушку обратно. Однако он определил, что прошла, по крайней мере, одна ночь, так как видимые им через просвет в двери тени указывали, что солнце стоит высоко в зените, тогда как оно было низко на западе, когда он видел его в последний раз. Заслышав голоса, Тарзан понял, что был не один, хотя был уверен, что в лагере сравнительно мало людей.

Глубоко в джунглях он услышал рев слона, а в какой-то миг издалека донеслись слабые отголоски львиного рыка. Тарзан снова попытался разорвать державшие его путы, но они не поддавались. Тогда он повернул голову, чтобы быть лицом к просвету в палатке, и с губ его сорвался протяжный низкий крик, крик зверя в беде.

Дорский, который сидел, развалясь, на стуле перед своей палаткой, вскочил на ноги. Оживленно болтавшие перед своими хижинами негры мгновенно затихли и схватились за оружие.

– Что это? – спросил Дорский своего черного слугу. Негр, широко открыв глаза и дрожа, покачал головой.

– Не знаю, бвана, – сказал он. – Может, тот человек в палатке умер, потому что такой крик может выйти только из горла призрака.

– Вздор, – воскликнул Дорский. – Пошли поглядим на него.

Но негр попятился, и тогда белый пошел один.

Звук, который определенно раздался из палатки, оказал на Дорского необычное воздействие – у него зашевелились волосы на голове, в душе зародилось недоброе предчувствие. И теперь, подходя к палатке, он замедлил шаг и приготовил револьвер.

Когда он вошел, то увидел, что человек лежит там, где его оставили, но сейчас его глаза были раскрыты, и когда они встретились с глазами русского, то последний испытал ощущение, похожее на то, которое испытывают, когда глядят в глаза дикому зверю, пойманному в ловушку.

– Ну что, – спросил Дорский, – пришел в себя, да? Что ты хочешь?

Пленник не ответил, но глаза его не отрывались от лица Дорского. Настолько пристальным был этот немигающий взгляд, что Дорскому стало не по себе.

– Тебе лучше говорить, не то хуже будет, – буркнул Дорский, но тут же подумал, что, возможно, человек его не понимает. Тогда он повернулся к выходу и позвал негров, которые столпились возле палатки пленника наполовину из любопытства, наполовину из страха.

– Один из вас пусть подойдет сюда, – приказал Дорский.

Сначала казалось, что никто не склонен повиноваться, но вскоре приблизился рослый воин.

– Проверь, понимает ли этот парень твой язык. Войди и скажи ему, что у меня есть к нему предложение, и что в его же интересах выслушать.

– Если это действительно Тарзан из племени обезьян, – промолвил чернокожий, – то он меня поймет.

И он осторожно вошел в палатку.

Негр повторил слова Дорского на своем диалекте, но человек-обезьяна не подал вида, что понимает.

Дорский потерял терпение.

– Ты, проклятая обезьяна, – закричал он. – Нечего делать из меня идиота. Я прекрасно знаю, что ты понимаешь тарабарщину этого парня, а также знаю, что ты англичанин и понимаешь по-английски. Даю тебе на размышление пять минут, а потом вернусь. Если к тому времени ты не заговоришь, то пеняй на себя.

Затем он повернулся на каблуках и вышел из палатки.

* * *

Маленький Нкима проделал долгий путь. Вокруг его шеи был завязан прочный ремешок, на котором крепился маленький кожаный мешочек с запиской. В конце концов он доставил ее Мувиро, вождю племени вазири, и, когда вазири отправились в свой долгий поход, Нкима гордо восседал на плече Мувиро. Через некоторое время, повинуясь некоему капризу своего взбалмошного разума либо же какому-то неодолимому порыву, он оставил чернокожих воинов и, оказавшись лицом к лицу со всеми опасностями, которых так сильно боялся, отправился в одиночку по своим делам.

Пробираясь через джунгли по гигантским деревьям, Нкима то и дело попадал в переделки и едва успевал уносить ноги. Если бы он мог противостоять искушению, то обеспечил бы себе сравнительную безопасность, но этого сделать он не мог, а потому постоянно попадал в переплет, откалывал шутки со встречными незнакомцами, которые, если и обладали чувством юмора, наверняка не могли оценить юмор малыша Нкимы. Нкима не мог забыть, что он друг и поверенный Тарзана, Повелителя джунглей, хотя, как видно, часто забывал, что Тарзана нет рядом и защитить его некому, когда он осыпал бранью и оскорблениями других, менее привилегированных обезьян.