Читать книгу "Тиран на замену - Ксюра Невестина"

Дальше читать не могла — слишком много незнакомых устаревших форм слов встречалось по тексту. Но и те. что найдены в этих нескольких предложениях, вызывали нездоровый интерес. Кто такие Нотюр Дэм. Мерэйн и некрист? Что такое изордэ? Речь шла о шагроле?

От размышлений прервал сдавленный крик Алиц. Я резко подскочила с кресла, скинув старую книгу на пол, и рванула к ребенку. Алиц била руками по постели, металась в бреду и грозилась задохнуться, уткнувшись лицом в подушку. Ее мучили кошмары. Разбудить ее из-за белоцвейки не удалось, и спеленать заклятием обездвиживания получилось только с четвертого раза.

Войти в чужие воспоминания после тренировки на Вольсхом было легко. Видение обожгло. У меня подогнулись колени и сознание поплыло. Сколько времени я провела без сознания, не могла даже прикинуть. Но когда я проснулась, за стрельчатым окном хозяйничала глубокая ночь. С перепугу в первую очередь проверила подозрительно спокойную Алиц.

— Жива, о Истинные!

Маленькая княгиня глубоко дышала и безмятежно спала. Я, казалось, отлежала ей руку. Если бы с Алиц хоть что-то случилось, Вольсхий бы убил меня! Заслонка наверняка хранила в памяти, кто именно и когда проходил через нее. А в чем я провинилась? В том, что у Алиц аллергия на белоцвейку? Так не я же ее чистым экстрактом травила!

Подоткнув одеяло, я вышла в гостиную. Пусто. Спустилась в кабинет и вновь поднялась наверх, чтобы поставить на место брошенные сказки. Вольсхий до сих пор не явился. Чувствуя нарастающее беспокойство, допила холодный отвар белоцвейки и приоткрыла окно, впустив прохладу раннеосенней ночи.

Я не могла оставить Алиц в таком состоянии. А если у нее снова случится приступ? Уж лучше нарвусь на неприятности с Вольсхим, чем позволю одаренному ребенку умереть.

От видения до сих пор бросало и в дрожь, и в жар. Черноволосый мужчина лет сорока с иглой, длинной в два локтя кинулся на Алиц. Все, что она помнила помимо, так это развевавшийся алый плащ закрывшего ее собой старика-ректора и его крик «беги!» И Алиц побежала.

Аромат расцветшего ноктюра дурманил голову. Фиолетовый ночной цветок обвивал сторожевую башню целиком и нигде больше на всей территории гнезда не рос. Здесь особая магия — теперь я понимала это.

Рейсланд Вольсхий не объявился и через две недели. Все эти дни я, как самый прилежный адепт, посещала занятия без прогулов, наблюдала за выполнением практик и записалась на спецкурс по шагроле магистра Дарэш. Не то. чтобы я все понимала по теме занятий, но старательно записывала в свирк, чтобы потом попытаться разобрать хоть что-нибудь. Никогда незнаешь, что может пригодиться в будущем.

Бледной тенью по коридорам плыла Каро в сопровождении верной и хмурой подружки Мэлиан. Не прошедших проверку адептов до сих пор не исключили из академии, потому что без подписи Рейсланда Вольсхого в приказе исключение было бы незаконным. Разэл собирался-собирался, всегда и везде носил при себе копию приказа и жщал истечения четырнадцатидневного срока. За ним Марион Разэл имел право подписать приказ, как заместитель.

Не менее злой бродил Сарон. игнорируя любую мою попытку заговорить. Отшикивался, отрыкивался и сбегал, избегая меня. Других наших некромантов, прошедших проверку, я не видела вовсе. Даже Кас, обычно выделявшийся ярко-красным бунтарским цветом волос после выписки из лазарета на рожон не лез, предпочитая либо отсиживаться в спальной комнате, либо на галерке в учебной аудитории, где проходили занятия у его группы.

Алиц с каждым днем все сильнее угасала, становилась мрачнее и мрачнее, все чаще отказывалась от еды и налегала на белоцвейку, несмотря на мой запрет. Как сообщил Карэм, после убийства ее отца полтора года назад так слегла ее мать, и дочь потянула за собой. В тот раз выжили обе. а сейчас рядом с маленькой княгиней не было никого, за кого она могла уцепиться. Меня было мало. Пришлось скооперироваться с целителем Карэмом, и мы заперли Алиц в лазарете.

Без Вольсхого цитадель застаивалась и начинала в буквальном смысле гнить. Камень цитадели холодел, привнося позднеосенний морозец внутрь стен, несмотря на вторую половину сентября. Вечнозеленый хвойный лес приобрел рыжечерный болезненный отлив. Лес выл: жестокие, злые ветра безостановочно трясли ветви хвойных деревьев и гнули стволы. Волшебной красоты фиолетовые цветы ноктюра больше не расцветали ночами, хотя их отцвет приходился на первые заморозки.

Даже адепты, чуждые земле, существовали в непонятном безжизненном «желейном» мирке. Каменные стены цитадели не удерживали тепло — только камин в гостиной сторожевой башни позволял не замерзнуть во время сна. Пока Алиц спала в сторожевой башне, я ночевала рядом с ней, далеко не отходя. Я боялась, что ее кошмары — и судороги — повторятся, и никто не успеет оказать ей помощь.

И я сама изменилась на фоне всеобщей безнадежности. Яркие вещи были сдернуты с вешалок и убраны в чемодан. Их место заняли два новеньких комплекта академической формы неприятного мне черного цвета, но я то и дело находила зацепки и потертости от частых стирок. То пуговица отрывалась, то крючок, то карман продырявился. По большему счету, я на себя накручивала.

Все вокруг вдруг стало таким серым, неинтересным, неважным. В коридорах — ни одной драки, в столовой — ни одной битвы, в аудиториях и на полигонах — ни одного происшествия. Жизнь стала такой… безнадежной Будто не было диких разгульных вечеринок еще месяц назад. Будто мы с Касом, Эржем, Риской и Его Светлостью Семирским не прошли тяжелое ночное испытание. Кот пал смертью храбрых, защитив собою Риску, а она до сих пор пребывала в неведении насчет его трагичной судьбы.

Даже Марион Разэл, не потеряв прежней строгости, не выглядел таким опасным, каким казался всего лишь две недели назад. Он бродил по коридорам, цапался с магистрами с кафедры иллюзий насчет ремонта помещений, хамил им и выражал крайнюю степень несознательности, почему опытные иллюзионисты не могли самостоятельно поменять цвет штукаг/рки на стенах и потолке.

Записав в свирк очередную лекцию по расчету алхимических ингредиентов для успокоения агрессивных существ четвертого ранга по классификации Тунберга. сонно прикрыла глаза — последние десять дней я пристрастилась к белоцвейке и вылакала весь запас в буфете.

Кто бы мог подумать, что я буду беспокоиться о Рейсланде Вольсхом? От него ни одной весточки не было вот уже на протяжении четырнадцати дней. Думать о его смерти не хотелось.

Прошло ровно две недели, и Марион Разэл торжественно подписался в приказе, согнувшись в три погибели в коридоре на коленке. Тем адептам, которых я считала «своими», пришло время покидать академию навсегда. Радовало только то, что им хватило ума позаботиться о себе и собрать вещи, выпросить у покинувших кухню драгаров провизии в дорогу. Место драгаров в кухне заняли повара-люди, а духи поселились в Крайней Башне, куда доступ простым адептам был заказан.

Тех, кого еще недавно называла чужаками, я таковыми больше не считала. Да и разве были ли они виноваты в том, что сгорела их столичная академия, что они были вынуждены переезжать в глушь вдали от семьи и получивших восьмую ступень товарищей, которые в академию больше никогда не вернуться? Библиотекарь был разлучен с семьей, еще какой-то магистр, который вел занятия у близняшек, потерял возможность ежедневно играться с маленькой внучкой.