Читать книгу "Прежде чем мы стали чужими - Рене Карлино"

– Почему он тебе не звонит?

– Я могла пропустить звонок. И вообще, он же там черт знает где. Очень трудно такое скоординировать. Но я уверена, что с ним все в порядке.

В тот день, вернувшись домой, я нашла приклеенный к своей двери конверт с надписью: «Так держать, Мэтт!» Его повесила одна из летних помощниц Дарьи, которой я рассказала про Мэтта и его стажировку, потому что она тоже изучала фотографию в том же колледже и еще потому, что я всегда спрашивала у нее, не звонил ли мне Мэтт.

В конверте была вырезка из фотографического журнала. На ней был Мэтт, снимающий на камеру женщину, снимающую свое отражение в зеркале. И название – «Красота за камерой».

Я сглотнула, борясь с тошнотой, и прочла статью про юную, прекрасную Элизабет Хант, уже прославившуюся на страницах Нэшнл Джиогрэфик. И там, в самом конце, было три предложения, навсегда перевернувшие мою жизнь.

Хант подчеркивает, что ее сотрудничество с Маттиасом Шором, многообещающим молодым талантом, только что вышедшим из стен Школы искусств Нью-Йоркского университета, оказалось весьма плодотворным. Их следующий проект включает в себя полугодовую экспедицию по побережью Австралии, изучение Большого Кораллового рифа и поведения больших белых акул во время охоты. «Мы с Мэттом в восторге от этой возможности и не можем дождаться, чтобы поднять наше сотрудничество на новый уровень», – говорит Хант.

Мы были еще так молоды, а жизнь уже устроила нам такие крутые виражи и повороты. Но должна ли я совсем уж безропотно принимать то, о чем только что прочитала?

Да ни за что.

Я тут же в каком-то ступоре перезвонила Алетте.

– Алетта, добрый день, это Грейс.

– Я так рада слышать тебя, дорогая. Как дела? У тебя все в порядке?

– Да, – сказала я, не вдаваясь в подробности. – Я хотела узнать, слышно ли что-то от Мэтта.

– Конечно, милая, я только вчера с ним говорила.

Меня будто вывернуло наизнанку. Почему он не позвонил мне? Я же разве что не спала в том лобби в обнимку с телефоном.

– Да? И что он сказал?

– О, мы все так гордимся Мэттом. Он практически создал себе имя, и за такое короткое время.

– Да, я слышала, – заметила я ледяным тоном.

– Теперь ничто не остановит его карьеру. Его отец так счастлив и так им гордится. А ты же знаешь, что это значит для Мэтта.

– Это чудесно. – Мой голос с каждой секундой грозил оборваться. – А про меня он не упоминал?

– Он сказал, если кто-нибудь спросит, передать, что у него все в порядке.

Кто-нибудь?

– Ну… Если вы вдруг снова его услышите в ближайшее время, можно попросить его перезвонить мне?

– Да, Грейс, конечно. Он звонит каждую неделю, так что я ему передам.

А, так вот оно как.

Я бросила трубку и помчалась к себе, с трудом переваривая всю полученную информацию. Элизабет Хант… Австралия на полгода… Еженедельные звонки мамочке…

Прошло еще три дня, но от Мэтта не было ни звука. Я с трудом выволокла себя из постели, слишком уставшая, чтобы плакать, и слишком расстроенная, чтобы есть. Вышла в холл и позвонила Тати.

– Привет!

– Это Грейс.

– Как дела?

– Ты можешь прийти?

– Буду через минуту. – Она явно услышала боль в моем голосе.

Тати ворвалась ко мне в комнату спустя четверть часа. Я протянула ей вырезку со статьей про Мэтта и Элизабет. Она прочла ее про себя, только покачала головой и протянула мне сигарету.

– Тати, я в порядке.

– Не принимай близко к сердцу, Грейс, – сказала она.

– Я не принимаю. – К тому времени я уже перестала плакать. – Только скажи Дэну, что я с вами. Я еду с вами в гастрольный тур.

Тати просияла:

– Здорово! Ты об этом не пожалеешь.

Действие третье. Сейчас, на пятнадцать лет позже

20. Ты помнишь…

ГРЕЙС

Настоящее принадлежит нам. Все эти – в-эту-минуту, здесь-и-сейчас, настоящий момент и следующий за ним – они наши, хватай и бери. Это единственный подарок, который Вселенная предлагает нам просто так, безо всякой оплаты. Над прошлым мы не властны, а будущее – всего лишь фантазия, которую ничто не гарантирует. Но мы можем владеть настоящим. И единственный способ реализовать свои мечты – это объять настоящее.

Я слишком долго замыкалась в себе, не позволяя даже подумать о будущем, потому что жила, застряв в прошлом. Несмотря на то что это невозможно, я все старалась воссоздать то, что было у нас с Мэттом. Я не хотела ничего другого – он был всем, что я только могла вообразить.

Но Орвин однажды научил меня, что время – это валюта жизни. А я столько потратила зря. Именно эта мысль о потраченном времени заставила меня осознать, что надо двигаться вперед, а то, что было у нас с Мэттом, больше не повторится. Мне надо оплакать эти отношения и жить дальше.

По крайней мере так я говорила сама себе.

Еще два месяца назад я бродила, окутанная густым туманом сожалений. Я пробиралась на ощупь, ничего не ощущая. Глядя в зеркало на свои новые морщинки, я не понимала, откуда они взялись. И тратила еще больше времени, повторяя изо дня в день одно и то же, едва присутствуя в собственной жизни. И даже не пыталась разорвать этот замкнутый круг в поисках чего-то более осмысленного.

Пока я не встретила Мэтта на станции метро.

И все изменилось. Мир снова стал цветным, а образы – яркими и живыми.

За пятнадцать лет боль от произошедшего с нами заизвестковалась и пошла на убыль. Множество раз я пыталась запретить себе думать о нем, но вокруг было слишком много напоминаний. Я думала, если бы мы встретились, он посмотрел бы сквозь меня, как сквозь призрак из прошлого. Так мне казалось тем летом после колледжа – что меня для него больше не существует.

Но когда мы встретились на станции, он смотрел мне прямо в глаза. Он сразу узнал меня, и в его лице я заметила живой восторг. Казалось, он впервые увидел закат над океаном. Когда мой поезд умчался в туннель, этот восторг сменился отчаянием, и именно тогда я подумала, что в нашей истории есть какое-то слепое пятно. Что скрывалось за его отчаянием? Что такого произошло с ним за эти пятнадцать лет, что он помчался за мной по платформе с протянутыми руками и глазами, полными тоски?

Я должна была найти ответ. Я представляла, как можно отыскать Мэтта, но мне было слишком страшно.

– Миссис Портер?

– Да, Эли? – Я взглянула в голубые глаза одного из моих старших тромбонистов, убирая со стола нотные листы. Мы находились в репетиционной комнате школы, где я преподавала.