Читать книгу "Белые тела - Джейн Робинс"

Дома, вечером, меня снова затягивает controllingmen, открыв его, я вижу, что Скарлет прислала мне ссылки на десятки историй о гибели женщин, теперь со всего света: Америка, Австралия, Бразилия, Южная Африка, Италия, Франция… С силой захлопываю ноутбук, наливаю себе большой бокал «Стронгбоу», ложусь на кровать, думая о Тильде и о флешке. Мне нужно проверить ее снова, срочно, до того, как Тильда и Феликс вернутся.

26

И вот я снова на Керзон-стрит, в пустой и вычищенной до блеска квартире, направляюсь прямо к шкафу с постельным бельем, вытаскиваю маленький красный брусок. Прежде чем ознакомиться с его содержанием, я прохожу по квартире: проверяю шкафчик для лекарств, коробки с рубашками Феликса, снова поражаюсь упакованной в пленку посуде. Но ничто не вызывает интереса, кроме горы бумаг на столе. Я удивлена: думала, Феликс никогда не оставляет бумаги лежать вот так, на виду. Просматриваю их и нахожу приглашение на художественную выставку на Довер-стрит, и другое – на коктейльную вечеринку в Пимлико. Также тут есть документы к конференции «Нью-Йорк или Лондон?». Она, по всей видимости, продлится два дня, а проходить будет в Бакингемшире, в отеле «Эшли Хаус» рядом с Марлоу. Обращаю внимание, что Феликс зарегистрировался на нее в качестве участника, и, сама того не осознавая, записываю в «Досье» название отеля и даты конференции. Как я и надеялась, есть новая информация. Тильда дополнила письмо.

Мы вот-вот поженимся, а Феликс изменился. Я чувствую, что страсть постепенно переходит в чистое насилие, и, признаюсь, Калли, меня уже не так возбуждает его поведение, я напугана.

Не знаю, заметила ли ты что-то, когда был ужин с Лукасом, за несколько дней до свадьбы. Феликсу было невыносимо слушать, как Лукас хвастается этим французским домом, который он спроектировал, потому что только одна вещь для Феликса хуже, чем видеть, как Лукас растрачивает жизнь на провальные художественные проекты, и это – видеть, что Лукас преуспевает, утверждаясь как архитектор. А затем он еще стал рисоваться, описывая себя, как какого-то ребенка эпохи Возрождения – такой талантливый во всем, а Феликс при этом – «наблюдатель», молча оценивающий Лукаса, бесконечно следящий за ним. Уверена, Лукас знал о том, как его слова действуют на Феликса, и наслаждался эффектом, я знала это наверняка. Похоже, только ты, Калли, не понимала, что происходит. Когда мы говорили о том, какое животное Феликс, и Лукас сказал, что он змей, и ты так и прыснула со смеху (тебе это очень не к лицу, надо сказать). Конечно же, Феликс вспылил. Когда вы ушли, он начал убирать на (и так чистой) кухне, пребывая в скверном расположении духа и почти не разговаривая со мной. Я хотела помочь, но он прошипел: «Уходи! Я сам все сделаю», – отталкивая меня.

Я собиралась так и сделать, сесть на диван, почитать «Вог», но тут мне в голову пришла отличная мысль – мне захотелось спровоцировать его, чтобы вечер закончился в постели, страстно и неистово, поэтому я сказала: «Лукас потрясающий, такой одаренный. Его эскизы прекрасны». Вернулась на кухню. Феликс, наклонившись, разбирался с посудомоечной машиной, игнорируя меня. Тогда я мягко погладила его по волосам, сказав: «Он унаследовал это от матери? Она ведь самая творческая личность в вашей семье – пишет детские книжки?». Он снова ничего не ответил, и я продолжила: «Ну правда, дорогой… Мне же интересно. Как вы росли вместе? Он всегда так здорово рисовал?»

Он встал, пристально посмотрел на меня, с яростью и болью на лице, и со всей силы ударил меня о стену, одной рукой прижимая мое тело к ней, другой – сжимая мое горло, и начал душить меня. Я совсем не сопротивлялась, адреналин зашкаливал, голова вдруг стала кружиться, я впала в какой-то блаженный транс, ожидая, что он потащит меня в постель. Но он стал шипеть мне на ухо: «Что еще за дебильные игры? Зачем ты это делаешь?» – надавливая на горло все сильнее, это было так крепко и больно, что я не могла даже вздохнуть, хотя грудь то и дело вздымалась в поисках воздуха. Я думала, что умираю, но он остановился, и я шмякнулась на пол, а он вылетел из квартиры. Вернулся домой где-то под утро, в три или четыре часа. Я была в постели, ждала, но он просто забрался под одеяло, повернулся ко мне спиной и заснул.

Та ночь была ужасна, но я уверена, что не буду думать об этом в день свадьбы. Да, Калли, я пойду до конца, потому что люблю Феликса и никогда не перестану восхищаться им. Мне просто нужно быть осторожнее в том, как я подначиваю его, сделать это своеобразным видом искусства. А карьера? (Прямо-таки слышу, как ты вопишь, задавая этот вопрос.) Думаю, нужно будет действовать очень медленно, если я снова хочу играть. Громкая роль сейчас – это недопустимо для Феликса, я знаю. Ну, посмотрим.

По правде говоря, то, что он убьет меня, как и то, что ты скоро прочтешь это письмо, становится все более вероятным. (Как мне лучше поступить? Распечатать его и оставить конверт адвокату «Для Калли, открыть в случае моей смерти»?)

Хочу, чтобы ты знала, маленькая ты наша, что единственное, о чем я буду жалеть, это то, что я оставлю тебя одну. Правда, иногда я думаю, что тебе без меня было бы лучше, я всегда перетягиваю внимание людей и подавляю тебя. Если меня не станет, пожалуйста, не грусти. Помни, я сама выбрала эту дорогу, и уверена, что в глубине души ты всегда знала, какие нежные чувства я испытываю к самой идее смерти, она восхищает меня, часть меня стремится к ней. Подумай о том, как я ранила себя, будучи подростком, о моей булимии. Возможно, поэтому я сыграла Питера Пэна так убедительно: «Что ж, умереть – это ведь тоже большое и интересное приключение!». В последние дни я понимаю это немного иначе, слово «приключение» слишком положительное, слишком веселое. Я вижу смерть, как нечто ужасающее, но при этом и завораживающее, я представляю, какой экстаз приносит это полное, окончательное освобождение.

Нет сомнений, что ты уже проверила мой шкафчик с лекарствами, заметила все эти медикаменты. Ты разобралась, что к чему? Этих таблеток достаточно, чтобы покончить с собой, это важно. Мне неспокойно от того, что у меня нет нужных средств под рукой, нет свободы убить себя. Но я не собираюсь этого делать. Лучше я оставлю это на волю судьбы, или, другими словами, Феликсу, потому что он становится все более жестоким. Он убьет меня. Теперь я в этом уверена.

27

– Он не выглядит мужланом… По крайней мере на первый взгляд.

Дафна рассматривает в журнале «Грация» фотографии Тильды и Феликса во время медового месяца в Греции. На шезлонгах, в купальных костюмах. Заглядываю Дафне через плечо, проверяя руки Тильды. Не вижу никаких следов, но качество фотографии не слишком хорошее. Смотрю также на ее лицо. Невозможно представить, чтобы она обдумывала собственную смерть с таким безмятежным выражением лица. Феликс лежит расслабленно, одну руку закинув за голову, читает какую-то толстую книгу. Как Дафна и сказала, он не похож на мужлана.

– Фотографии ничего не значат.

– Конечно, дорогая. Глупо с моей стороны.

Возвращаюсь к своему месту за кассой и собираюсь отправить Тильде еще одно сообщение, спросить, все ли в порядке. Во время этого отдыха она хотя бы разговаривает со мной, и моя основная цель – сохранять этот канал открытым.