Читать книгу "Попытка возврата - Владислав Николаевич Конюшевский"

вещей, гитлеровцы должны были сразу так поступить, едва получили достойный отпор. Сдаться или отступить, но не ввязываться в драку. Моя же мысль насчет того, что они захотели захватить новые колеса, сейчас представлялась достаточно сомнительной, а при ближайшем рассмотрении и вовсе — глупой. Какой на фиг транспорт, если вдруг наткнулись на тяжелый пулемет? Даже юнец из фольскштурма знает, что ДШК обычно поддерживает работу как минимум штурмового взвода. А то и роты. Две машины, стоявшие на дороге, возможно, и опровергали мысли о роте, но вот до четырнадцати человек на них вполне могло ехать. Считай — полтора отделения. И, видя все это, немцы один черт атаковали? Зачем?

Глядя, как с «ганомага» спрыгнул Змей и неторопливо направился в сторону кучки людей, стоявших на дороге, я, повернувшись к Говарду, попросил:

— Помоги…

Сержант мигом понял, что от него требуется, сцепил руки в замок и в один прием помог выбраться из кювета. Почти одновременно со мной на другой стороне дороги появился Марат. Немцы, увидев вновь появившихся людей, сбились в кучу и задрали руки еще выше, хотя, по-моему, это было уже невозможно.

М-да… насколько быстро человек может поменяться… Еще три минуты назад это были злые и опытные солдаты, готовые убивать и быть убитыми, а сейчас — просто кучка испуганных пленных. И вот что показательно: все немцы, когда сдаются в плен, в первую очередь скидывают каску и только потом задирают руки. Помню мне как-то объяснили, что это делается потому, что вид солдата в каске вызывает инстинктивную агрессию, а вот без нее он вроде как уже и не боец, а просто мужик, одетый в военную форму. Объяснение мне показалось несколько надуманным, но даже расспросы пленных, зачем они избавляются от шлема, ситуацию не прояснили. Фрицы все как один мялись и говорили, что, мол, так принято. Так, дескать, советовали делать опытные солдаты, воевавшие еще в Первую мировую.

Тряхнув головой, избавляясь от посторонних мыслей, а заодно и от периодически накатывающей тошноты, я спросил у подошедшего Марата:

— Ты как — живой? И где Фауст?

— Живой, что мне будет… А Шмидт у пулемета должен находиться. Во всяком случае пять минут назад он мне про захват «ганомага» продублировал… Сам-то чего молчал? Рация накрылась? — Тут Шарафутдинов заметил, что меня шатает, и встревоженно спросил: — Куда ранило?

— В руку, пулей. Херня, просто крови много потерял, а так — ничего.

— Хоть бы жгут сразу наложил!

— Времени не было…

Шах уже открыл рот, собираясь что-то сказать, как из канавы вылез Говард, и майор сразу переключил внимание на него, вскидывая автомат. Сержант от этого жеста шарахнулся в сторону, а я, хлопнув по стволу ладонью, сбивая прицел, рявкнул:

— Отставить! — А потом уже нормальным тоном продолжил: — Знакомься: представитель армии союзников — сержант Фрэдди Говард. Единственный выживший из разбитого «виллиса».

Марат кивнул опасливо поглядывающему на него американцу и, обращаясь ко мне, сказал:

— Потом знакомиться будем, а сейчас, командир, давай перевяжу, а то ты, как мел, белый…

— Перевязывай.

Пока Шарафутдинов распарывал мне рукав и накладывал бинт, я, морщась от боли, наблюдал, как Змей и присоединившийся к нему Гек вяжут пленных. А еще через минуту появился Шмидт, который одной рукой держал каску за ремешок, а другой ощупывал себе голову. Подойдя ближе, он с удивлением посмотрел на амерского сержанта, а потом, обращаясь к нам, произнес:

— Фсе шивые и почти сторовые. Этто карашо…

Дождавшись, когда Марат затянет узелок на повязке, я ответил:

— Так нас и ломом фиг убьешь… И чего ты себе башку постоянно трогаешь?

Макс молча продемонстрировал мне свою каску, на которой слева была здоровая вмятина, и пояснил:

— Фот… Не пыло пы шлема, и пашки пы не пыло. А так — только колофа гудит.

Я, вспомнив старый анекдот, фыркнул:

— Знаем мы про подобные случаи. Особенно на стройке. Одному рабочему упал на голову кирпич, и тот еле вылечился. А второй, в каске, заполучив очередным кирпичом, просто улыбнулся и — пошел!

Шах подхватил:

— До сих пор ходит и улыбается!

Шмидт ухмыльнулся:

— Я этту шутку тафно знаю!

Марат в преувеличенном испуге показал на Фауста:

— Смотри, командир, он тоже улыбается непрерывно! Это симптом!

Кряхтя, я поправил лохмотья рукава и ответил постепенно отходящим после боя мужикам:

— А вот сейчас мы вместе посмеемся, особенно когда узнаем, почему БТР нам так долго жизнь отравлял, и какого черта его вообще надо было захватывать… Пучков!

Гек, оторвавшись от пленных, радостно щерясь, подбежал ко мне. Но, увидев повязку на руке, улыбка у него увяла, и он уже открыл рот, чтобы что-то спросить, только я не дал.

— Докладывайте, товарищ старший лейтенант, как вы выполняли мое приказание?

— Илья…

— Я те дам «Илья»!

— Виноват! Товарищ полковник, то есть, тьфу, товарищ подполковник. Ваше приказание выполнено! Экипаж зенитки уничтожен! Во время ее захвата был взят пленный!.. Илья, руку не сильно зацепило?

— Сильно! Пока вы там с захватами валандались, вместо того чтобы грохнуть эту каракатицу на месте, нас бы всех тут положили!

В запале я, конечно, преувеличил, но зато Лешка проникся чувством вины. Я несколько секунд глядел на удрученного друга, а потом уже другим тоном сказал:

— Ладно, проехали. А теперь объясни, почему поступили именно так.

Гек взбодрился и начал рассказывать. Оказывается, когда они поняли, что впрямую к зенитке не подобраться, ребята уползли сначала в поле, а там, найдя замечательную низинку, совершенно незаметную с дороги, быстро смогли зайти практически во фланг бронетранспортеру. Экипаж БТР работал без пехотного прикрытия и был весьма увлечен своим делом, поэтому уничтожить его не представляло особого труда. Нужно было только пробраться вдоль кустов, что растут у подножия холма и, пустив ракету из РПГ, отправить фрицев на тот свет.