Читать книгу "Кассия - Татьяна Сенина"

– Кушай, дочка. Как тебя звать?

– Евдокия.

– Отведай, Евдокия, монашеской пищи, – улыбнулась Ирина. – Наверное, еще ни разу не пробовала?

Девочка не ответила. К концу трапезы в ее тарелочке мало что убавилось. Александра заворчала на нее и стала извиняться перед игуменьей, но Кассия с улыбкой сказала, что это пустяки и Евдокия, быть может, просто не очень голодна.

В келье у игуменьи Александра внезапно расплакалась и рассказала, что почти семь лет назад император приказал постричь ее мужа в монахи:

– Какая-то прорицательница, агарянка из пленных – будь она неладна! – сказала, будто «Ингер будет царствовать». Об этой болтовне сразу донесли во дворец, агарянку допросили, и она снова то же сказала – что Мартинакии, мол, воцарятся… А Ингер Мартинакий это мой муж! Он тогда при дворе служил, и успешно очень… А наследник тогда только родился, и государь, конечно, беспокоился о будущем… Он ведь уж тогда болен был, видно, думал, как без него будут государыня с сыном… В общем, мужа моего под стражу и… – Александра всхлипнула, – увели в Сергие-Вахов и постригли! И сразу на Принкипо! Домой только попрощаться привели… А меня с детьми выселили в Хрисополь! С тремя детьми я осталась, двое своих и пасынок… Господи!.. Правда, государь нас не обидел – повелел выплачивать пособие… Но что деньги, когда дети без отца? И вот, уже семь лет почти, семь лет! Муж-то смирился давно, подвижничает там, на острове… Мы с детьми к нему ездим иногда… Он нам письма пишет, да всё теперь о божественном… А я… всё плачу да ропщу, плачу да ропщу! Ведь как мальчиков без отца-то выращивать? И вот доченька еще, – она прижала к себе Евдокию, которая слушала материнские причитания, надув губы и исподлобья разглядывая игуменскую келью. – Не могу, ропщу! За что?!..

– Да, это тяжело, – сказала Кассия. – Но раз Господь попустил такое, то надо верить, что Он Сам вас и защитит. Иногда со всеми случаются такие испытания, которые кажутся невыносимыми… Невыносимее всего даже не само искушение, а то, что оно не отпускает и неизвестно, пройдет ли оно когда-нибудь, будет ли лучше…

– Да-да, матушка! – закивала Александра. – Это вот самое невыносимое и есть, что живешь и думаешь: вот так оно всё и будет, мужа-то не вернешь, отца детям не найдешь, будто вдовой стала, и ничего не изменишь… А ну, как и со мной что случится – и что тогда с детьми будет? Я, когда об этом думаю, просто вся дрожать начинаю!

– Мы малодушны, да, но Господь это знает и снисходит к нашей немощи. Бывает, Он испытывает нас, чтобы мы что-то поняли в жизни, а когда мы поймем, что нужно, жизнь меняется… Может быть, внешне и до самой смерти ничего не изменится, но внутренние изменения обязательно будут! Твой супруг для мира умер, и твое положение действительно как у вдовы, но ведь в Писании много раз говорится, что Бог – заступник вдов и сирот и в обиду их не даст. Нужно молиться и надеяться на помощь Божию, а роптать поменьше, – игуменья улыбнулась, – если уж совсем не роптать не получается. Вы ведь не нуждаетесь, госпожа?

– Не нуждаемся, но… – тут Александра немного смутилась и быстро продолжала: – Конечно, живем не то, чтобы роскошно, но всё нужное у нас есть… Да вот, нам государыня позволила теперь и в Город снова перебраться!

– Вот и хорошо, значит, Господь о вас печется.

– Да, матушка, но я всё время боюсь, что одна не смогу воспитать детей, как до́лжно… Константин-то, пасынок мой, слава Богу, послушный растет, разумный, никогда слова поперек не скажет, ни одного занятия в школе не пропустит, в церковь на все службы со мной ходит… А вот мой-то, Мартин, уж такой непоседа, иной раз не справиться… И ведь он маленький еще, девять годочков только, а что же дальше-то? Боязно мне… – Александра всхлипнула.

Тут Евдокия внезапно скорчила кислую рожицу и сказала:

– Да Конста всё притворяется! Мартин церковь больше любит, чем он!

– Евдокия! – воскликнула пораженная мать. – Ты что такое говоришь?! Мартина молиться не заставить, в храме вертится всё время… В последний раз так крутился, что и мне молиться не дал нисколько! – Александра обращалась к дочери, но Кассия понимала, что на самом деле она говорила это для нее. – То ли дело Конста… Как ты про него могла так – «притворяется»?!

Евдокия хотела что-то сказать, но, поймав на себе внимательный взгляд игуменьи, чуть нахмурилась и пробурчала:

– Никак! Я, мама, тоже притворяюсь.

– Вот еще, что это за выдумки! – Александра ласково потрепала дочь по голове и улыбнулась Кассии. – Я Мартина-то поначалу баловала слишком, знаю, мой грех… Первенец ведь! А теперь вот, начинаю пожинать терния, как говорится… Думаю часто: хорошо, Константин послушный такой, а то его шалости я не смогла бы так терпеть…

– Может быть, он это понимает, потому и слушается, – сказала Кассия.

Снова взглянув на девочку, она поняла по ее лицу, что угадала. Поняла она и другое: Евдокия сказала правду о «притворстве» Константина. «Хотя дети еще малы, а, пожалуй, тут уже дело далеко зашло, – подумала Кассия. – Но кто знает, вышло бы всё лучше, если б с ними был отец? Кого из сыновей он любил бы больше?.. Спрашивать при девочке о таком не годится… Да и что, в самом деле, я могу посоветовать? Скорее, что-нибудь полезное тут могли бы сказать Евфрасия с Акилой…»

Александра между тем задумалась, и на ее лице снова появилось плаксивое выражение.

– Вот я и боюсь, матушка, – почти жалобно проговорила она, – страх как боюсь, что одному любви не додам, другому строгости… Плохо воспитаю их, а потом с меня спросится!

– Конечно, опасаться этого надо, но в меру, – с улыбкой ответила игуменья. – Излишняя боязнь тоже вредна. И чаще всего она бывает от того, что мы слишком надеемся на свои силы. Но ведь мы сами по себе, без помощи от Бога, вообще ничего не можем делать, как надо – ни семейные, ни монахи, хоть бы у нас было море помощников. А если мы будем терпеть находящие скорби, молиться и стараться соблюдать заповеди, то Бог восполнит недостающее и вразумит, зачем с нами случилось то или другое.

Они неспешно беседовали, и Александра постепенно успокоилась, даже заметно просветлела лицом. Но Кассию не покидало ощущение, что, хотя она говорит разумные и правильные вещи, это совсем не те слова, в которых на самом деле нуждалась эта женщина, – и в то же время игуменья сознавала, что она не может сказать ей ничего, кроме общих ободряющих слов, потому что не знает, как на самом деле обстоят дела в ее семье. Это можно было бы узнать, поговорив со всеми детьми, посмотрев, как они живут, поняв, что делается у них внутри… Но этого, как было очевидно даже из краткого разговора с их матерью, не знала и сама Александра. Значит, если бы даже Кассия могла сказать ей то, что нужно, женщина вряд ли восприняла бы ее слова. А если б и восприняла? Неизвестно, принесло бы это большую пользу.

«Когда-то отец Феодор тоже говорил мне разные правильные вещи, а я соглашалась и старалась жить соответственно… И он был прав, и я… Но сколько всего еще должно было произойти, чтобы я по-настоящему что-то поняла! – подумала Кассия. – Не занимаюсь ли я сейчас пустословием? Вот и Евдокия уже заскучала…»