Читать книгу "Россия, которой не было - 4. Блеск и кровь гвардейского столетия - Александр Бушков"

– По вашим словам, – возразил Борисов 2-й, – для избежания кровопролития и удержания порядка народ будет вовсе устранен от участия в перевороте, что революция будет совершена военная, что одни военные люди произведут и утвердят ее. Кто же назначит членов Временного правления? Ужели одни военные люди примут в этом участие? По какому праву, с чьего согласия и одобрения оно будет управлять десять лет целою Россиею? Что составит его силу, и какие ограждения представит в том, что один из членов вашего правления, избранный воинством и поддерживаемый штыками, не похитит самовластия?

Вопросы Борисова 2-го произвели страшное действие на Бестужева-Рюмина; негодование изобразилось во всех чертах его лица.

– Как вы можете меня об этом спрашивать? – вскричал он со сверкающими глазами. – Мы, которые убьем некоторым образом законного государя, потерпим ли власть похитителей?! Никогда! Никогда!

– Это правда, – сказал Борисов 2-й с притворным хладнокровием и с улыбкою сомнения, – но Юлий Цезарь был убит среди Рима, пораженного его величием и славою, а над убийцами, над пламенными патриотами, восторжествовал малодушный Октавиан, юноша 18 лет.

Борисов хотел продолжать, но был прерван другими вопросами, заданными Бестужеву о предметах вовсе незначительных. Бестужев-Рюмин сим воспользовался и не отвечал ничего Борисову 2-му…»

Судя по этому примечательному диалогу, Борисов 2-й был человеком умным и видел слабое место программы «военного правления». Во-первых, нет никаких гарантий, что при таком режиме (способном, как мы видим, задержаться и на десять лет) какой-нибудь энергичный властолюбец не захочет стать единоличным диктатором. Во-вторых, благородные намерения рыцарственных Бестужевых – опять-таки не гарантия. Хотя бы потому, что Бестужев смертен. Примерно то же самое, помнится, сказал мятежнику Арате Горбатому дон Румата:

– Вы тоже смертны, мой благородный Арата, и если молнии перейдут в другие руки, не такие чистые, как ваши, мне страшно подумать, чем может кончиться…

В особенности если учесть, что кандидат в Бонапарты был совсем недалеко от Бестужева и Борисова – руководитель их же собственного тайного общества полковник Павел Пестель. О непомерных амбициях и моральном облике этого субъекта мы поговорим чуточку попозже.

А пока – снова о методах работы. Руководство упоминавшимся «обреченным отрядом», то есть своеобразными дворянскими камикадзе, которым предстояло убить императора и потом подвергнуться публичному шельмованию, а то и смерти, Пестель поручил Лунину…

Но сам Лунин об этом и понятия не имел! На следствии он упрямо твердил, что Пестель ничего подобного ему не поручал. И верить Лунину, мне думается, можно. Среди декабристов хватало откровенной мрази, но Лунин как раз из тех, к кому применим эпитет «благородный человек». Его объяснения логичны и убедительны – они с Пестелем просто-напросто никогда не встречались на протяжении довольно долгого времени. Лунин жил в Варшаве, Пестель – в Киеве. А обсуждать столь серьезное дело путем взаимной переписки никто не стал бы. Другими словами, Пестель предназначал Лунину определенную роль в событиях, но самого его не потрудился поставить о том в известность.

Так было и с другими. «Вот юнкер Лосев Николай Иванович, гусар. Для покушения на жизнь покойного государя (Александра I) считали и Лосева, но ему о сем не объявляли, и членом общества он не был».

Дальше, по-моему, ехать некуда. Человека назначают в цареубийцы при том, что он и не член Тайного общества вовсе! В том, что он был непричастен, убеждает решение Следственной комиссии – Лосев не подвергся судебному преследованию, к нему у властей не нашлось никаких претензий. Можно представить, какими словами потом честил гусарский юнкер «выдающихся представителей военной аристократической молодежи»!

Наверняка теми же самыми, что и капитан Пыхачев, по милости подонка Бестужева-Рюмина вынужденный просидеть пять месяцев в крепости. Дело в том, что весной 1825 года Бестужев среди своих сообщников объявил: капитан Пыхачев – член их Тайного общества. Хотя это была откровенная ложь. Мотивы просты: капитан Пыхачев был офицером заслуженным и уважаемым в армии. Участник Отечественной войны 1812 года и заграничных походов против Наполеона, кавалер многих орденов, за участие в «битве народов» под Лейпцигом получил золотую саблю… (Кстати, сам Бестужев пороху не нюхал.)

Именно Пыхачев, кстати, в январе 1826 года активнейшим образом участвовал в подавлении бунта Черниговского полка, но из-за бестужевской подлости, как уже говорилось, просидел потом за решеткой несколько месяцев…

А вот как они агитировали солдат… Вспоминает участник этого интересного мероприятия Николай Бестужев (не Рюмин, другой, петербургский Бестужев): «Когда мы остались трое: Рылеев, мой брат Александр и я, то после многих намерений положили было писать прокламации к войску и тайно разбросать их по казармам; но после, признав это неудобным, изорвали несколько написанных уже листов и решили все трое идти ночью по городу, останавливаться у каждого часового и передавать им словесно, что их обманули, не показав завещания покойного царя, в котором дана свобода крестьянам и убавлена до 15 лет солдатская служба. Это положено было рассказывать, чтобы приготовить дух войска для всякого случая, могшего представиться впоследствии. Я для того упоминаю об этом намерении, что оно было началом действий наших и осталось неизвестным комитету. Нельзя представить жадности, с какой слушали нас солдаты, нельзя изъяснить быстроты, с какой разнеслись наши слова по войскам; на другой день такой же обход по городу удостоверил нас в этом».

Благородно же ведут себя господа дворяне, печальники народные… Что поделать, намеченные ими цели как раз и требовали лгать тем полкам, которые они собирались повести за собой. Поскольку они, несмотря на поверхностное знание жизни, хорошо понимали, что за их правдой народ ни за что не пойдет…

И эта троица не была одинока. Вот воспоминания декабриста Батенькова: «Не помню уж, кого тут нашел (заехав к Рылееву – А.Б.). Мое внимание обратилось на морского офицера, который говорил с большой самонадеянностью всякие несообразности (лейтенант Арбузов – А.Б.). Например, что ежели взять большую книгу с золотой печатью и написать на ней крупно „закон“, и ежели пронести сию книгу по полкам, то все сделать можно, чего бы ни захотели, и тому подобное».

Насчет «несообразностей» Батеньков явно то ли кокетничает, то ли умышленно изображает дурачка. Лейтенант Арбузов держался в русле общей тенденции. Они все ставили на обман и разжигание самых низменных инстинктов. Сначала оба Бестужева и Рылеев. Потом Арбузов. Потом на совещании у Рылеева вечером 13-го декабря Якубович предложил, не мудрствуя, «разбить кабаки, позволить солдатам и черни грабить, потом вынести из какой-нибудь церкви хоругви…». Правда, от этого предложения хватило ума отказаться – опять-таки не из благородства. Они все были хозяевами многих сотен «душ» и хорошо понимали, какого джинна можно выпустить ненароком. Барон Штейнгель напомнил расходившемуся Якубовичу, что в столице «90 тысяч одних дворовых», и в случае всеобщего пьяного бунта могут пострадать их же собственные родные и близкие.