Читать книгу "Жан-Поль Готье. Сентиментальный панк - Элизабет Гуслан"

Он был любителем пеших прогулок и обожал правый берег Сены, часами бродил по рынкам, а в 1986 году его очаровала галерея «Вивьен». Он мечтал о здании старого кукольного театра: Жан-Поль хотел переделать его в своем причудливом стиле и разместить в нем ателье. Там была монументальная лестница эпохи Великого века[176], и одно это делало здание исторической ценностью. Напольные фрески в осовремененном помпейском стиле и примерочные, которые выглядели как античные уборные, сделали бутик на улице Вивьен местом, которое гиды всегда рекомендовали туристам наряду с Национальной библиотекой. Надо сказать, что именно благодаря модельеру Готье чудесное здание, прежде всеми забытое и прятавшееся за площадью Виктуар, снова открылось миру.

Париж-Гаврош, Париж-негодник: около пятнадцати коллекций посвящено этому городу. Готье с карандашом в руке пробирался в самое нутро Парижа, изучал прохожих в районе Менилмуш, женщин на площади Пигаль, туристов, поднимавшихся на холм Монмартр, нарядных девчонок с бульвара Вольтер. Он бродил по городским ярмаркам с пушистой сладкой ватой в руке. Бодлер в Париже тосковал, а он наслаждался опьяняющими прогулками, дарившими ему множество смешных и ярких впечатлений. Готье скупал китчевые почтовые открытки и сувениры для туристов, он обувал своих моделей в туфли с каблуками, похожими на перевернутую Эйфелеву башню, надевал им на голову шляпки из рафии и забавлялся игрой с разными банальностями и клише. В голове у него вертелись кадры из «Набережной туманов», «Детей райка», «Странной драмы»[177]… Легендарные реплики Мишель Морган, Жана Габена, Луи Жуве впоследствии вошли в музыкальное сопровождение показа коллекции «Консьержка».

На эскизах «Французского канкана» в 1990 году вновь появляются улыбающиеся женщины в беретках и с макияжем гейши. Эти образы идеально имитируют картины Тулуз-Лотрека и афиши «Мулен-Руж». Когда танцовщицы задирают ножку вверх, на подиум обрушивается лавина из кружев и тюля. Но белые юбки превратились в страусиные перья ярко-зеленого цвета, а подвязки – в облегающие флуоресцентные трико. Париж был его «синим миром Кляйна». Карандаш вновь и вновь касался бумаги, и на ней появлялся силуэт типичной парижанки, не похожей ни на кого, неповторимой и оригинальной.

Посмотрим на названия коллекций: «Парижанка панк» (1997), «Парижская элегантность» (от-кутюр, осень – зима 1998/1999), «Парижанки» (2000), «Париж и его музы» (2001), «Паригот, Парижская девчонка» (2002), «Парижские цыганки» (2005). В 1998 году он переосмыслил образ Марии Антуанетты, королевы стиля дореволюционных времен, исправил стиль Одетты де Креси[178] – платье в форме песочных часов цвета увядшей розы, украшенное японскими драконами, и веера из белых кружев, похожие на огромные орхидеи. Костюмы с широкими блузами, как у Браммела, английского денди, возвестили возвращение имперского стиля. А нео-Барбары[179] с орлиным профилем демонстрировали строгие брючные костюмы из твида и норковые пелерины, надетые на медицинский бандаж! Жан-Поль нарушал хронологическое правдоподобие, он смешивал стили и образы, мог охватить в одной коллекции три века и десять разных тем, в то время как его собратья с трудом находили даже одну оригинальную идею на сезон. Такая плодотворная работа вызывала восхищение. Иногда это даже пугало его сотрудников, которые не могли за ним угнаться и терялись в лабиринте его бесконечных новшеств и находок. Фаиза боялась этих его озарений. «Он иногда мне звонил с другого конца света, – рассказывает она. – Говорил: ‘Знаешь, мне пришла в голову одна штука” – и пускался в описания деталей наряда, о котором я не имела ни малейшего представления». – «Понимаешь, в чем штука?» – спрашивал он в конце. Нет, Фаиза не понимала. Она предлагала ему послать ей факс, чего он никогда конечно же не делал. Жан-Поля порядком раздражали современные средства связи! Катрин Лардер, его добрая фея, некоторое время работала в доме моделей. «Можно даже сказать, что он разбрасывался идеями, – говорит она. – Он работал во множестве направлений одновременно, делал слишком много эскизов на разнообразнейшие темы, исследовал сотни вариантов. Иногда хотелось сказать ему, чтобы он снизил выработку».

Он знал, что его творческая булимия выводит из равновесия его команду, но это влечение было сильнее него. Его мозг постоянно работал, рождая новые ассоциации и идеи. Готье все переводил в образы, даже звуки, он превращал текст сценария в картинку, из любого концерта делал историю. Его воображением легко завладевали движения и звуки. У этой ракеты не работала система торможения. Противоречить Жан-Полю? Невозможно. Это было позволено только Франсису. Никто после него не смог взять на себя роль критика. «Мне понадобилось довольно много времени, чтобы понять, чего же я хочу достичь, но после уже никто не мог остановить меня, – утверждает Готье. – У меня всегда была уверенность в том, что я делаю, это как инстинкт. И я перевожу один образ в другой без запинки. Я пытаюсь как-то упорядочить этот процесс, но столько всего нужно делать, что просто не получается! Я не могу ограничивать себя. И я знаю, что это довольно серьезный недостаток». Трудоголизм модельера подтверждает Оливье Сейяр. «Тридцать лет деятельности в мире моды, – говорит он, – и при этом неугасимая страсть к работе и неисчерпаемое вдохновение… Я много знаю об этом мире и не вижу в этой области другого такого примера».

Парижская эстетика возникла неожиданно в 1982 году, с одного удивительного случая. Коллекция «Экзистенциалисты» поставила под сомнение его репутацию скомороха, поскольку он впустил в свою стилистику философию. Он прослыл интеллектуалом против воли, потому что вдохнул новую жизнь в миф о кафе «Флора» и «Два маго»[180]. Он представлял себе Сартра, правящего последнюю рукопись в ожидании Симоны, своего Кастора[181] с тюрбаном на голове, которая приходила с кожаной сумкой, раздутой от петиций. Абсолютный стилистический распад. Поклонник эстетики панка с наслаждением погрузился в ностальгическое изучение жизни квартала Сен-Жермен в послевоенные годы. По его подиуму фланировали роковые Жюльетт Греко в платьях с отложным воротничком из джерси антрацитового цвета, окутанные сигаретным дымом, Шарли Трене, Эдит Пиаф, хулиганы в коже, словно вышедшие из фильма Карне «Обманщики», и стиляги, тусившие до зари в «Табу». Это место, Сен-Жермен-де-Пре, которое Голливуд показал в музыкальном фильме «Американец в Париже», Готье снимал с использованием фильтра «сепия». Был ли экзистенциализм человечен? Да, отвечает Готье, при условии, что мы принимаем тезисы Жан-Соля Партра из «Пены дней»[182].