Читать книгу "Проклятый ректор - Лена Летняя"

– Я думаю, в этом допросе нет необходимости, Карл, – обратился он к молодому коллеге. – Смерть профессора Блэка была естественной.

Коротким кивком головы он велел молодому легионеру нас покинуть. Тот послушно вышел из спальни с таким огорченным видом, что мне даже стало его жаль. Кажется, он очень надеялся на серьезное расследование.

Когда мы снова остались втроем, новый легионер обратился к ректору:

– Вы, должно быть, меня не помните, господин Фарлаг. Меня зовут Дилан Мор.

– Отчего же, – со вздохом ответил ему тот. Теперь уже только немного хриплый голос выдавал в нем эмоции. – Я вас помню, вы участвовали в расследовании пять лет назад, когда… Когда меня прокляли.

Легионер был явно польщен тем, что его запомнили и узнали.

– Это сердечный приступ, – сообщил он, бросив быстрый взгляд на меня. – Все естественно, никакого постороннего вмешательства не выявлено.

– Конечно, как всегда, – не удержалась я от едкого комментария, который удивил и ректора, и легионера. Я не стала пояснять.

– У него были проблемы с сердцем, – тихо признал Фарлаг. – Конечно, он всегда бодрился и делал вид, что все не так страшно.

– Он не выглядел больным, – возразила я.

– Больное сердце не всегда заметно, – вздохнул Мор. – Но порой человека от смертной черты отделяет всего один шаг. Немного эмоций, немного вина и никого рядом, чтобы помочь, – и вот случается трагедия. Примите мои соболезнования.

Фарлаг кивнул, принимая их, а я только крепче сжала в руках полупустую чашку. Чай в ней уже почти остыл. Все это казалось мне неправильным, как и в случае с мамой, но спорить не было сил. Я чувствовала себя опустошенной. Так странно. Привязанность к профессору Блэку, как к дедушке, у меня возникнуть не успела, а потерю я все равно ощущала. Пустота, образовавшаяся в сердце после смерти мамы, как будто стала больше.

– Нам забрать тело? – осторожно уточнил Мор.

– Нет, его заберут в лазарет, – возразил ректор, – я уже распорядился. Он хотел быть похоронен здесь, рядом с семьей.

– Хорошо. Тогда больше не смею вас задерживать.

Мор вежливо поклонился и покинул спальню.

Мы с Фарлагом остались вдвоем. Какое-то время мы оба молчали, прислушиваясь к звукам, доносившимся из гостиной, но потом они тоже стихи. Теперь во всех апартаментах профессора Блэка не было никого, кроме нас.

– Вот и все, – пробормотал ректор, снова принимаясь ходить по комнате. – Не надо было нам говорить с ним.

Я сжала чашку еще крепче, тонкий фарфор мог этого уже не выдержать, поэтому я решила поставить ее на прикроватную тумбочку от греха подальше.

– Вы правда думаете, что это наш разговор довел его до сердечного приступа?

– Я не знаю, может быть, просто так совпало, – довольно резко ответил Фарлаг.

Я поймала на себе еще один его недовольный взгляд.

– Почему вы так на меня смотрите? Вы меня вините в произошедшем?

– О, нет, в том, что случилось, скорее всего, нет ни вашей, ни моей вины, – с каким-то нездоровым, нервным энтузиазмом заверил меня он. – Меня просто поражает, как я мог так ошибиться на ваш счет.

– Что?

– Я ведь поверил, – в его тоне отчетливо прозвучала горечь. – Поверил в сказочку о бедной сиротке, которая просто ищет свою семью. Вы были так трогательны и убедительны. Хотя вчера я заподозрил неладное, но решил, что у вас просто хорошее самообладание.

Я почувствовала, что меня зазнобило сильнее, на этот раз от его колючего, ледяного тона. Я не понимала, что с ним не так. Почему он то спокойный, открытый и заботливый, то вдруг становится резким, жалящим, обвиняющим меня непонятно в чем.

– Я не понимаю вас, сэр, – мой голос прозвучал обиженно, и мне это не понравилось. Я поднялась, отчаянно желая уйти. Может быть, ему просто сейчас очень плохо и хочется на ком-то сорваться? Мне совершенно не хотелось быть его подушкой для битья.

Однако Фарлаг преградил мне путь, явно не желая отпускать так просто. Его губы скривились в презрительной усмешке, черты лица заострились, глаза горели злостью, причины которой от меня ускользали.

– Не понимаешь? Сейчас поймешь.

Он неожиданно резко схватил меня за плечо и грубо дернул в сторону. Я попыталась высвободиться, но он только перехватил меня второй рукой, развернул и подтолкнул к зеркалу в полный рост, у которого ровно две недели назад я примеряла бальное платье. В голове вновь мелькнула мысль о том, что я его так и не вернула.

Но сейчас думать надо было не об этом. Я растерянно смотрела на свое отражение, а потом перевела взгляд на отражение лица ректора. Тот стоял у меня за спиной, непривычно близко, крепко держа за плечи. Я чувствовала спиной тепло его тела, его дыхание обжигало мне ухо. Отчего-то захотелось отклониться назад, прижаться к нему, чтобы наконец согреться. И чтобы его руки скользнули по моим плечам и заключили в кольцо объятий. Я уже не помнила, когда меня последний раз обнимали.

Но его злой взгляд и плотно сжатые губы громче всяких слов говорили о том, что это плохая идея.

– Посмотри на себя, – почти прошипел он мне на ухо. – Так трогательно дрожишь, так натурально бледнеешь, голосок хрипит и даже дрожит, но игра не идеальна. Как думаешь, чего не хватает?

– Отпустите меня, – потребовала я. Он не нравился мне таким: злым, грубым, обвиняющим. Мне хотелось как можно скорее убежать отсюда и забыть эти минуты.

– Слез, – припечатал он, игнорируя мою просьбу. – Не хватает слез. Твои глаза сухи, потому что заплакать, когда на самом деле не грустно и не больно, могут далеко не все. Для этого надо быть актрисой получше, чем ты. Тебе плевать на его смерть, потому что… ты не так себе представляла семью, которую ищешь? Конечно, полоумный старик-преподаватель – это, скорее, обуза. С него ни денег, ни положения в обществе. Думаешь, с папочкой больше повезет? Даже если так, с чего ты взяла, что будешь ему нужна? Двадцать лет он тебя знать не хотел, не захочет и теперь.

С каждым его словом боль в груди становилась все сильнее и сильнее. Это уже был не огонь, и не стальные обручи, и не камень, придавливающий к земле. С тем же успехом Фарлаг мог вонзить в меня кинжал и исступленно проворачивать, пока я не истеку кровью до смерти. Я не могла оторвать взгляд от его лица в зеркальном отражении и видела, что его собственные глаза блестят все заметнее. В конце концов он ослабил хватку и просто отвернулся, отошел в противоположный конец комнаты, тяжело дыша.

А я осталась стоять у зеркала, глядя теперь уже только на свое отражение. Бледное, нездоровое, но с совершенно сухими глазами. Как всегда. Сегодня они даже болели от этой сухости, вероятно, из-за поднимающейся температуры.

Было обидно. Больно и обидно, как и всегда в такие моменты, когда люди судили о моих чувствах – точнее, об их отсутствии – по отсутствию слез. Отчаянно захотелось ему все объяснить, но я остановила себя. Зачем? Он не поверит. Он уже сделал свои выводы. Довольно банальные и предсказуемые.