Читать книгу "Капитан Марвел. Быстрее. Выше. Сильнее - Лиза Палмер"

– Это всё вы виноваты, – фыркает он, когда мы единой приливной волной накатываем на него. Он сгребает в объятия всех нас и прижимает к себе, его тело сотрясается от наконец-то хлынувших наружу эмоций. Кажется, что мы обнимаемся уже несколько часов, что для толпы людей, не любящих обнимашки25, уже выходит за рамки их зоны комфорта.

Когда мы, наконец, размыкаем объятия, я замечаю, что мы по-прежнему продолжаем цепляться друг за друга – держимся за руки, придерживаем под руки и обнимаем за плечи.

– Где ты раздобыл камеру? – спрашивает Пьерр.

– Это моя.

Мы все недоверчиво глядим на Бьянки.

– Мама прислала её недавно, потому что ей казалось, что я недостаточно рассказываю о своих буднях в академии, – говорит он, краснея.

– Как ты пронёс её сюда? – интересуется Мария.

– Очень осторожно, – отвечает он, изогнув бровь.

Мы оглядываем толпу и видим, что другие эскадрильи также делают групповые фото и наслаждаются окончанием (почти) Признания. Затем мы замечаем Нобл, она сидит на траве в компании ещё нескольких человек из своей эскадрильи. Мы зовём её и спрашиваем, не согласится ли она сделать фото всей нашей компании. Пять раз.

– Пять раз. Одно и то же фото? – спрашивает она.

– Пять фоток. Нас тоже пятеро, – поясняет Пьерр.

– Мне кажется, что вам здесь нужен фотокопировальный аппарат, – говорит Нобл, произнося слова «фотокопировальный» и «аппарат» с особенным пренебрежением.

– Так ты сфоткаешь нас или нет? – нетерпеливо интересуется Мария.

– Да, я вполне физически и интеллектуально способна сделать одно и то же фото пять раз подряд, – отвечает она.

– Тут в буквальном смысле сотни людей! И как из всего этого скопища народа мы умудрились выбрать Нобл? – С улыбкой спрашиваю я в пустоту.

– Потому что вы меня любите, – говорит она, протягивая руку за камерой.

– Упаси нас Бог, но да, мы тебя любим, – отвечает Дель Орбе.

– Так, а теперь принимайте любые позы, в которых вы хотите позировать на пяти совершенно разных фотографиях, – сухо говорит Нобл.

Мария неподвижно стоит в центре. Она наш моральный полюс. Наш якорь. Пьерр и Дель Орбе встают с одной стороны от Марии, обняв друг друга за плечи, словно давно потерянные братья. Мы с Бьянки встаём с другой стороны. Бьянки, как самый высокий среди нас, делает небольшой шажок за меня. Я опираюсь на него, а он кладёт руку мне на плечо.

Мария протягивает мне руку, и я крепко сжимаю её. И, одна за другой, тяжело и страдальчески вздыхая, Нобл делает пять фотографий. По одной для каждого из нас.

Если кто-нибудь когда-нибудь посмотрит все пять фото одно за другим, по порядку, как они были сделаны, то увидит группу друзей, которые на каждом снимке улыбаются всё шире и шире, по мере того, как нас всё больше душат слёзы. Тот, кому достанется последнее фото, станет гордым хранителем того, что легко можно назвать самым печальным моментом в наших жизнях.

Или самым счастливым.

* * *

Мы решаем не прощаться. Никто из нас не сможет это выдержать. Вместо этого мы говорим друг другу, что увидимся позже, словно это просто ещё один день, как любой другой. Бьянки я сберегаю напоследок.

– Увидимся осенью, – говорю я.

Он сгребает меня в охапку, и я утыкаюсь лицом в его грудь.

– Увидимся осенью, – отвечает он.

– Я никогда в жизни не была так счастлива ошибиться насчёт кого-то, как насчёт тебя, – признаюсь я.

– Я тоже, – соглашается Том и крепче меня обнимает.

Дорога вниз оказывается очень тихой. Мы все задумчивы и измучены. Нам так комфортно рядом, что всю дорогу до кампуса мы регулярно трёмся друг о друга.

Мы принимаем душ и одеваемся в парадную форму для торжественного ужина в Митчелл-Холле. Все мы по очереди под громовые аплодисменты выходим для получения значков, но звуки толпы растворяются для меня на заднем плане, пока я пытаюсь до конца насладиться последними мгновениями, проведенными здесь.

Когда, наконец, наступает моя очередь, я подхожу к Чен и Резендизу и получаю свою эмблему, которую с гордостью буду носить на пилотке. Я держу значок на ладони. Он тяжелее, чем я думала, его холодный металл плотный и твёрдый. Я обхватываю значок ладонью и возвращаюсь на своё место, просто парю по воздуху.

Когда церемония подходит к концу, мы с Марией возвращаемся в казарму. Завтра мы уезжаем, но прежде чем разъехаться в разных направлениях, мы договорились, что завтра утром первым делом отправимся в последнее приключение. Только мы вдвоём. Совершенно ясно, что мы придумали этот план только для того, чтобы отложить прощание до последней минуты. И мы обе на 100 процентов согласны с этим планом.

– Дэнверс. Рамбо. На минуточку. – Раздаётся за нашими спинами глубокий мужской голос.

Мы оборачиваемся и видим самого бригадного генерала Уэйлена, коменданта всех кадетов. Я никогда в жизни не стояла к нему так близко. В присутствии этого седовласого и выдающегося мужчины мы немедленно чувствуем себя присмирёнными. Его форма украшена лентами и медалями, которые повествуют о выдающейся карьере. Я теряю дар речи. Откуда он вообще знает наши имена? Мы обе встаём по стойке смирно и отдаём честь. Поток кадетов, счастливо текущий обратно в казармы, широко огибает нас с обеих сторон, однокурсники затихают, оказавшись рядом с этим крайне маловероятным треугольником, что мы образовали.

– В этом году мне посчастливилось наблюдать за отборочными испытаниями в «Летающие соколы». Рамбо, я не видел таких бочек с тех пор, как летал в «Громовых птицах».

Я чувствую, как Мария рядом напрягается.

– Спасибо, сэр, – ровным тоном отвечает она, но поскольку я хорошо её знаю, то могу различить в её голосе неверие и восторг.

– Кто вас научил этому манёвру? – спрашивает он.

– Бонни Томпсон? – почему-то ответ Марии больше смахивает на вопрос.

– О, ну конечно. Я знаю Бонни. Она возила меня на задания во времена Вьетнама, – говорит Уэйлен.

– Да, сэр.

Он поворачивается ко мне.

– А через что капитан Дженкс заставил пройти вас, Дэнверс? Это же было сваливание на малой высоте при неработающем двигателе, не так ли?

– Да сэр.

– Отличный манёвр, рядовой.

– Спасибо, сэр.

– Ему вас также научила Бонни?

– Нет, сэр. Этому меня научил Джек Томпсон.

– Пожалуйста, только не говорите мне, что он заставил вас делать это на своём старом «Стирмане», – со смехом говорит Уэйлен.

– О да, сэр, заставил, – отвечаю я, позволяя себе крошечную улыбку.

– Напомните мне ещё раз, как он называет свою старую птичку?