Читать книгу "Изгнанник - Мишель Пейвер"

Когда Волк думал об этом, его вновь охватывало отчаяние. Когда стая уйдет отсюда, он окажется совсем далеко от Большого Бесхвостого.

Волк лег и грустно положил морду на лапы.

Но полностью предаться грустным размышлениям было нельзя: он должен был сторожить малышей, поэтому постоянно прислушивался к их возне и вскоре почувствовал, что волчата подкрадываются к нему, как к добыче.

Ворчун, наиболее умный, делал вид, что самым невинным образом забавляется с палочкой, а сам потихоньку подкрадывался все ближе к Волку. Кусака, самая маленькая, но и самая свирепая из волчат, на брюхе подползала к Волку, чтобы «внезапно» на него напасть. Землекоп же преспокойно выжидал в сторонке, чтобы прыгнуть, когда оборона будет уже сломлена.

Кусака прыгнула и вонзила свои острые зубки Волку в бок. Ворчун напал на него со стороны морды, а Землекоп атаковал с хвоста. Волк услужливо лег на бок, и тут же волчата вскарабкались на него и принялись грызть и жевать ему уши, так что пришлось даже прикрыть их лапами. Тогда вместо ушей они принялись жевать его лапы, и он им это позволил, потому что очень любил маленьких волчат.

Землекоп наконец спрыгнул с него и выкопал из земли новую игрушку — переднюю ногу олененка, на которой еще сохранилось копытце. Кусака с рычанием ринулась к нему: «Это мое, я тут самая главная!» А пока она стояла над Землекопом, страшно рыча и непременно желая его наказать, Ворчун потихоньку прополз между ними, стащил игрушку и удрал, унося свою добычу.

Наблюдая, как Ворчун пытается разгрызть копытце олененка, Волк вдруг как будто вернулся в детство. Он вспоминал, как они с Большим Бесхвостым добыли свою первую дичь — косулю; как он, тогда еще волчонок, тоже с наслаждением грыз ногу с копытцем, которую отдал ему Большой Брат. Тоска стиснула ему горло так, что стало трудно дышать. Он даже заскулил.

Проснулась Темная Шерсть. Подошла и лизнула Волка в морду — осторожно, избегая касаться того места, куда Волка укусил Яркий Зверь. Волк был очень ей благодарен, но душевная боль не проходила.

Вернулась Белая Лапа и вновь взяла на себя заботу о волчатах. Волк отошел в сторонку и попытался уснуть. Но мысль о противных клюющихся воронятах не давала ему уснуть.

Волк вскочил. Нет, уснуть явно не получится. Он должен во всем разобраться!

Ему не понадобилось много времени, чтобы добраться до Логова Большого Бесхвостого. Волк нырнул в папоротники и пополз на брюхе, подбираясь все ближе.

Вскоре Большой Бесхвостый вылез из Логова, потягиваясь и разговаривая сам с собой. Голос у него стал более низким и грубым, чем раньше, но запах был тот же.

Ах, как это было больно — находиться так близко и не иметь возможности даже поздороваться с ним! Волку страшно хотелось повилять хвостом. А еще — чтобы тупые когти Большого Брата вновь почесали ему бочок.

Он как раз раздумывал, не попробовать ли немного посвистеть носом или поскулить тихонько, когда вопрос об этом отпал сам собой; точнее, эту возможность у него, Волка, вырвали прямо-таки из пасти!

На землю слетели молодые вороны, и Большой Бесхвостый приветствовал их на своем языке.

Волк так и замер.

А Бесхвостый присел на корточки и стал гладить воронов по спине и по крыльям. Потом нежно взял того, что был покрупнее, передней лапой за клюв и ласково встряхнул; ворон одобрительно забулькал.

Ревность вонзила свои острые зубы прямо Волку в сердце. Ведь когда-то Большой Бесхвостый точно так же хватал за морду его, Волка, а потом они вместе катались по земле, понарошку рыча и кусая друг друга…

Потом Бесхвостый встал и пошел куда-то вдоль Большой Воды — наверное, охотиться. А эти проклятые вороны потащились следом на ним; они кружили прямо у него над головой и вели себя, в точности как и сам Волк, когда бежал, петляя, рядом с Большим Бесхвостым, страшно гордый тем, что у него такой замечательный брат.

И все же Волк к Большому Брату не подошел, а остался лежать в зарослях папоротника. Лишь убедившись, что Брат и его вороны уже далеко, он вскочил и рысью бросился к Логову, нырнул туда, все там обнюхал, терзая себе душу запахом обожаемого существа, и вдруг услышал хлопанье крыльев и хриплое «кра, кра, кра!». Волк поспешно выбежал из Логова, и тут же прямо ему в нос ударила сосновая шишка. Вороны сидели на нижней ветке и смеялись над ним!

Волк подпрыгнул, попытался их поймать, но они взлетели и стали кружить — невысоко, но все же на недосягаемой для него высоте. Они явно над ним издевались.

Он выждал, когда они снова спустятся пониже, подпрыгнул, и на этот раз ему удалось вырвать у одного перо из хвоста. Он тут же разорвал его в клочки, а вороны с сердитым карканьем взмыли ввысь, а потом камнем ринулись на него, сердито хлопая крыльями и стараясь ударить его клювом по голове. А Волк все подпрыгивал, стараясь как следует схватить их зубами, и в итоге заставил противных птиц искать спасения на дереве, где они уселись и принялись, гневно каркая, бросаться в него ветками. Это наше гнездо! Уходи!

Волк так сердито зарычал на них, что даже весь затрясся от носа до кончика хвоста, и вороны не рискнули вновь напасть на него.

Задыхаясь от злобы, Волк отгрыз от ивы ветку и растерзал ее. Потом развернулся и рысью бросился в Лес. У него даже лапы чесались от желания отомстить мерзким птицам, даже шкуру покалывало от ярости, точно иголками!

Вот, значит, как. Вот как все закончилось.

Никогда не оставляй меня, сказал ему тогда Большой Бесхвостый. А потом сам же прогнал Волка прочь, размахивая Ярким Зверем, Который Больно Кусается. Прогнал и создал новую стаю — с этими воронами!

Ну и пусть! У Волка тоже есть другая стая!

Глава двадцать третья

Когда Торак вернулся к шалашу, ему сразу стало ясно: тут что-то произошло.

Вороны, как обычно, сидели в своем гнезде на сосне, но были какие-то взъерошенные, расстроенные, а у Рипа — вороненка, что покрупнее, — в хвосте явно не хватало пера.

— Что случилось? — спросил Торак. Но птицы боялись даже спуститься.

Забравшись в шалаш, он обнаружил, что его ложе из сосновых игл все в каких-то странных углублениях размером с кулак. Он чувствовал, что это очень важный знак, но никак не мог сообразить, в чем его смысл. Его душа и разум еще только начинали выздоравливать, и былое умение читать любые следы возвращалось к нему очень медленно, а в последние дни ему к тому же недужилось — его знобило, да еще и какой-то кашель противный привязался, что было уж совсем ни к чему.

Снаружи Торак нашел останки растерзанной ивовой ветки. И клочки разгрызанного вороньего пера. И отпечаток крупной лапы…

Нахмурившись, он присел на корточки, пытаясь вспомнить, чей же это след.

Солнце скрылось за деревьями, и озеро приобрело серый оттенок. Серый, как волчья шкура. Как шкура Волка.