Читать книгу "Зима - Али Смит"

Собака умерла в космосе спустя неделю вращения вокруг Земли. Умерла безболезненно. Так написали в газете. Судя по фотографии, внутри капсулы не хватало места для того, чтобы собака могла встать и хоть как-то пошевелиться, не говоря уж о том, чтобы покрутиться, как обычно делают собаки, перед тем как улечься. Мама говорит, что эта древняя привычка готовить для себя постель осталась с тех времен, когда собаки спали в высокой траве и долго крутились, чтобы ее разгладить.

Каково ей там было? Стеклянная штуковина закрывается, а собака не понимает, что с ней происходит. Капсула взмывает в небо, а затем выходит за пределы гравитации, а собака так ничего и не понимает.

Гравитация нужна для того, чтобы мы не улетали с поверхности Земли.

Гравитация. Гроб.

И вот теперь Софии кажется, будто над ее головой, мозгом и сознанием находится купол и ничего не понимающую жизнь внутри его швыряет из стороны в сторону в так называемом космосе.

— Почему ты не ешь? — сказала мама вечером за ужином.

— Не могу, — сказала она, — всё думаю о той собачке, она же там как в гробу.

— Какая еще собачка? — сказала мама.

— Русская собачка, которая умерла, — сказала она. — Которую запустили в космос.

— Но это же было сто лет назад, — сказал папа.

Потом через минуту он сказал:

— Смотри, она плачет. Перестань, доченька. Это же просто собака.

— Все-таки она очень впечатлительная, — сказала мама, качая головой, потому что впечатлительность — это нехорошо.

— Оставь ее впечатлительность в покое, — сказала Айрис. — Чтобы быть такой впечатлительной, как Соф, нужен талант.

Айрис спит на другой кровати.

Все считают, что Айрис ходит в училище для секретарей, чтобы сделать себе успешную карьеру, а потом выйти замуж. Но из училища для секретарей приходят письма, где говорится, что «она постоянно отсутствует и не посещает занятия». «Тавтология», — сказала Айрис, когда пришло письмо с такой формулировкой. Сегодня пришло еще одно. Когда отец помахал им перед Айрис за обеденным столом, она взяла его, прочитала и указала сперва на ошибку в правописании, а затем на разнобой в выключке — по ее словам, и то и другое доказывало, что она знает больше, чем сами работники колледжа для секретарей, и, значит, ей уже не нужно туда ходить.

Когда русская собачка была еще жива, на фотографиях у нее была умная мордашка. Лайка. Но Софии нельзя быть впечатлительной. Она должна взять себя в руки. Она натягивает простыню на глаза. Но, как бы она ни прикрывала глаза, за тысячи миль у нее над головой кружатся планеты, а между ними и Землей, в тонюсеньком, как консервная банка, аппарате летит самое жизнь, и на мордашке у нее полнейшее слепое доверие.

София переворачивается.

Переворачивается снова.

В свете уличного фонаря, пробивающемся из-под шторы, будильник показывает четыре часа утра.

Айрис лежит на своей кровати в полуметре от ее кровати и погружена в сон глубиной в тысячу миль.

София встает с мятой постели. Опускается на колени рядом с головой Айрис.

— Что такое? — говорит Айрис.

Она говорит это невнятно.

— Можно что? Конечно, можно.

Она поднимает одеяло. София забирается в тепло. Кладет голову на плечо Айрис, касаясь ее головы. Она лежит в аромате Айрис, в котором смешались запахи печенья и духов.

— Все хорошо, — говорит Айрис.

Прошло больше трех десятков лет. Земной шар обернулся много-много раз вокруг Солнца. Люди прошлись по Луне. Землю опоясали летающий космический мусор и спутники. Софию что-то будит среди ночи.

Она включает свет. Это Артур. Ему семь лет. Он приехал домой на Рождество. Он в слезах.

— Я пытался относиться к этому как взрослый, — говорит он. — Но это все равно пугает, и я точно испугался. Потому и пришел.

— Что может так напугать? — говорит София. — Не бывает ничего настолько страшного. Иди ко мне.

Артуру приснился кошмар. Он садится на кровать. Он бежал по пшеничному полю. Стоял прекрасный летний день. Потом на полпути он вдруг понял, что он сам и все остальные дети, бежавшие по полю, отравились химикатами, рассеянными в воздухе и выпавшими на кожу. Этими химикатами фермеры опрыскивали пшеницу, и хотя день был все такой же солнечный, а пшеница — такого же красивого желтого цвета, все они умрут — от болезни.

— Я проснулся и стал задыхаться, — говорит Артур.

Боже мой. Кошмар Айрис.

София встает. Берет на руки Артура. Укладывает его в свою постель. Садится на край кровати рядом с ним.

— А теперь слушай, — говорит она. — Ты должен перестать верить всей этой лжи о том, что мир отравляют. И о бомбах. И о химикатах. Потому что все это неправда.

— Да? — говорит Артур.

— Да, — говорит София. — Зачем людям, которые занимаются своими делами в этом мире, пытаться ему вредить?

— Но они же опрыскивают всё этой гадостью, — говорит Артур. — Они опрыскивают. Я видел.

— Да, но… — говорит София. — Это опрыскивание… Так мы обезвреживаем то, что растет в поле, чтобы мы могли его съесть. Те вещества, которыми опрыскивают пшеницу, убивают насекомых, жуков и бактерий, иначе бы они ее уничтожили, а сорняки заглушили. Поэтому фермеры смогут собрать урожай, не потеряв ни единого…

— Насекомые умирают? — говорит Артур.

— Да, но это хорошо, — говорит София.

— Разве нельзя просто снять их и перенести на другое поле, чтобы они могли съесть что-то другое? — говорит Артур.

— Это просто насекомые, — говорит София.

— Некоторые насекомые красивы, — говорит Артур. — Некоторые важны.

— Да, но ты же не хочешь, чтобы у тебя в корнфлексе были букашки, — говорит София.

— Да, но разве они должны погибать? — говорит Артур.

— Ты не хочешь, чтобы у тебя в хлебе были букашки, — говорит София. — Ты не хочешь, чтобы у тебя в хлопьях были микробы.

Артур смеется.

— Микробья, — говорит он.

— Я скажу тебе, чего ты хочешь, — говорит она.

— Чего? — говорит он.

— Ты хочешь горячего шоколада. Да?

— Да, — говорит Артур. — Хочу, спасибо.

— А потом я расскажу тебе историю, — говорит она. — Хорошо?

— Какую историю? — говорит Артур.

— Реальную, — говорит София. — Рождественскую.

Артур хмурится.

— А потом мы поиграем в угадайку, — говорит она. — Ты попробуешь угадать, какой подарок получишь на Рождество.

Артур кивает.

— Вот и ладненько, — говорит София. — Я вернусь через минуту. Полежишь тут один всего одну минутку?