Читать книгу "Несокрушимые - Игорь Лощилов"

Гурий Шишкин прибывших явно не ждал, встретил неприветливо, насколько был угодлив с начальством, настолько надменен с нижними людьми. Молча отвёл в подвал и ткнул в огромные кованые лари:

— Проверяйте, как сможете, а туда не лезьте, — указал он на завешенный угол, — там уже всё сосчитано по особому списку.

И зябко передёрнувшись, ушёл восвояси. В подвале и вправду был зверский холод. Но что ж, надо дело делать, засветили огни, затянулись потуже и начали. Афанасий открыл первый ларь и ахнул — таких сокровищ ему ещё не приходилось видеть. Чары, потиры, мисы, блюда, ковши, братины... Должно быть, здесь была собрана вся драгоценная посуда, когда-либо сделанная искусными златокузнецами. В другом ларе оказалась церковная утварь: кадила, оклады, панагии, венцы, ковчежцы, ларцы — тоже всё непростое, с изящным чеканом. В третьем — священная одежда: ризы, фелони, саккосы, оплечья, митры, пелены, расшитые золотом, убранные дорогими каменьями. Далее пошли лари с золотым оружием, иконами, хоругвями... В дрожащем свете факелов всё это сверкало, вспыхивало, переливалось жаром, жалко только, что не давало тепла.

Вволю полюбовавшись, монахи принялись за работу. Афанасий доставал из ларя вещь, Симон отыскивал её в списке и помечал. Был он уже в летах, когда-то сам служил в ризнице, так что опознание проходило быстро, и работа спорилась. Если бы только не пронизывающий до костей холод, от которого заледенело нутро. Приходилось часто отрываться и бегать по подвалу в надежде хоть как-то согреться. Посмотрел бы кто-нибудь со стороны на прискоки Афанасия и тяжеловесный ход Симона, не сдержал бы смеха. Во время одного такого перерыва Афанасий заглянул всё-таки за занавеску и увидел небольшой ларец. Открыть его сразу не удалось. Что же там такое? И так залюбопытствовал, что в следующий перерыв опять к нему прискакал. Симон посмотрел на его возню с неодобрением: сказано ведь не трогать.

— Нам Гурий не указ, — возразил Афанасий, — велено всё осмотреть.

— Ну, раз так...

Симон подошёл своим тяжёлым шагом, нажал на какую-то задвижку и открыл ларец. Боже мой! А там богатства поболее, чем во всех остальных: кольца, перстни, самоцветы, саженье всякое... Удивились монахи и отправились к Гурию за разъяснениями. Тот принял не сразу, а как узнал, с чем пришли, закричал и ногами затопал:

— Вам приказали не лезть, почто своевольничаете? Сказано, что там всё без вас сосчитано.

— Нам бы посмотреть, — не очень уверенно сказал Афанасий, — по списку...

Гурий осмотрел его с головы до ног, а внизу взглядом задержался, прищурил свои и без того маленькие глазки, словно блоху какую разглядывал, и вдруг раскатился:

— Изыдите с глаз моих и чтоб в подвалах духа вашего более не было. Список нужно: так я сейчас велю вас расписать!

Симон от его гнева весь скукожился, Афанасий тоже вроде как оторопел, потом взял себя в руки. Не ты, сказал, нас туда посылал, не тебе и гнать. Тут уж Гурий вовсе не стерпел, кликнул своих людей и приказал убрать ревизоров из казначейского корпуса. Одним из явившихся на его зов оказался Малафей Ржевитин, взял он Афанасия за шиворот и потолкал к выходу. Афанасий не упирался, только спросил:

— Иларий-то как, жив?

— Помер.

— Когда?

— В тот же день... — Афанасий почувствовал, что державшая его рука дрогнула.

— А могилка где?

— Там, где и у тебя будет! — с неожиданной злобой сказал Малафей и толкнул его в сугроб, где уже Симон отдыхал. Вспомнил Афанасий слова Илария и буркнул:

— Вот тебе и доброе сердце...

Симон не понял, но поддержал по-своему:

— Говорил тебе не лезть в тот ларец.

— А не зря, видать, полезли: Гурий вон как спужался. Надобно владыку повестить.

Симон неодобрительно покачал головой.

— Чего его по всякому пустяку дёргать? Сами разберёмся. У меня приятели есть, которые самому казначею служат, допрежде им расскажем.

Хорошо, пошли к приятелям. Ими оказались Брюшина и Худяк, известные в обители тем, что на любую просьбу о выдаче денег, от кого бы она ни исходила, отвечали одинаково: «Грошей нема». По-иному они разговаривали только с самим казначеем. Симон рассказал им о ларце и спросил, есть ли список на его содержимое. «Списка нема», — в один голос отвечали приятели и побежали к Девочкину, а вскоре тот явился сам, почерневший и иссохший более обычного. Он молча выслушал Симона и сказал:

— Схожу к Гурию, вы ж покуда никому ни слова!

Иосиф церемониться не привык, со своими тем паче, напустился на Гурия с упрёком: как он посмел что-то утаивать?

— Какое утаивание? — сделал Гурий большие глаза. — Как принёс ты от своей королевины ларец, так он и стоит нетронутый.

— А опись почто не сделал?

— Не до того было, да ты не тревожься, нынче же закончим.

Девочкин возвысил голос и стал желчно выговаривать Гурию, что от допущенного небрежения их могут в самом деле обвинить в сокрытии ценностей, чего уже давно добиваются недоброжелатели, пусть теперь выкручивается сам, как знает, он за его дурость отвечать не намерен, а не сможет, пойдёт под братский суд. Гурий терпеливо сносил попрёки, к брюзгливости своего начальника привык давно, хотя внутренне негодовал: до кой поры его за всякую мелочь будут отчитывать как несмышлёныша? Однако внешне не проявлялся, лишь при упоминании о суде не сдержался и буркнул:

— Коли суд, будем все тут.

— Что?!

— А то, что в нашем деле святых не бывает.

Иосиф посмотрел на своего помощника, будто увидел впервые. И правда, было чему удивляться: вместо обычно угодливого и глуповатого льстеца перед ним сидел знающий себе цену, расчётливый и хитрый человек. Девочкину даже показалось, что он угрожающе оскалился. Но это продолжалось лишь мгновение. Иосиф тряхнул головой, как бы сбрасывая наваждение, и сбросил: снова явился прежний Гурий. Девочкин ушёл, сказав на прощание несколько слов, но уже без былой угрозы, какая-то оторопь у него всё же осталась, и услышал прежние подобострастные заявления: не изволь-де беспокоиться и о ларце не тревожься, а когда дверь за ним закрылась, добавил: да и не до того теперь тебе будет, братец...

Настала наконец пора сбросить надоевшую личину и стать самим собой. Довольно унижений, которые он терпел столько лет, довольно всегдашних упрёков в глупости и нераспорядительности. Те, кто непомерен в своей гордыне, рано или поздно падают в бездну и, похоже, такое время для гордеца наступило. Шишкин вызвал Малафея, приказал вынуть драгоценности из ларца и спрятать в надёжное место, а их заменить чем-нибудь попроще, снабдив соответствующей описью. Но это так, на всякий случай, если к Марфе или казначею придёт охота вспомнить о дарении. Сам же достал из потайного шкафчика письмо Сапеги, переданное когда-то с Оськой Селевиным, и, постояв немного перед иконой своего покровителя, отправился к Долгорукому.