Читать книгу "Тайна Голубиной книги - Наталья Александрова"

Карлик плелся за учительницей, широко зевая и вяло переставляя ноги, а та выговаривала ему:

– Зеваешь, да? А почему зеваешь? Почему ты и на уроках зеваешь, и на внешкольных занятиях? Почему тебе ничего не интересно – ни геометрия, ни история… почему у тебя одно хулиганство на уме?

Громкий голос учительницы постепенно удалялся и наконец затих в соседнем зале.

Лариса облегченно перевела дыхание. Кровавый карлик находился в надежных руках, теперь можно было вернуться за открыткой и покинуть Эрмитаж – все равно никаких полезных идей у нее не будет после пережитого стресса.

Она вернулась к каменному семейству, обошла его и увидела выстроившихся в ряд богов со звериными головами.

Черт, кому же из них в пасть она положила открытку?

Это точно была не змея и не птица, потому что у того создания была зубастая пасть. Значит, это был шакал, лев или крокодил… хотя у павиана тоже пасть что надо…

Ну ладно, решила она, проверю всех подряд, не так уж это долго.

Первым на очереди был крокодил. Лариса привстала на цыпочки, запустила руку в зубастую пасть, пошарила там. В пасти крокодила было пусто.

Она перешла к следующей статуе – это была богиня с головой льва, точнее, львицы. Поднялась на цыпочки, пошарила рукой в пасти… и что-то нащупала.

Это была явно не открытка, а какой-то маленький металлический предмет. Лариса вытащила его из каменной львиной пасти и удивленно осмотрела.

На ее ладони лежал плоский ключ.

Кто его положил в такое странное место?

Ответа на этот вопрос у Ларисы не было, да он ее и не очень интересовал, ей хватало собственных проблем.

Машинально сунув ключ в сумку, она перешла к следующей статуе – к созданию с головой шакала.

И тут ей повезло, она сразу же нашла свою открытку.

Лариса облегченно перевела дыхание, спрятала открытку в сумку и поскорее покинула Египетский зал.

Выйдя из музея на улицу, она увидела экскурсионный автобус, перед которым знакомая ей рыжеволосая учительница пересчитывала своих учеников.

– Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять… Фунтиков, не вертись, стой на месте!.. Балашова, выплюнь резинку… Двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть… опять не сходится, потому что ты вертишься… А ты что это спишь на ходу? Ты что, хочешь отстать от коллектива и остаться здесь, когда мы все домой уедем? А где же ты будешь весь новый материал проходить?

Последние слова относились к карлику, который стоял, сонно привалившись к плечу своего соседа. Учительница схватила его за шиворот и втолкнула в автобус.

На борту автобуса было написано: «Первая классическая гимназия Екатеринбурга».

– Ну что ж, – удовлетворенно пробормотала Лариса, провожая автобус взглядом. – Теперь, надеюсь, мы долго не увидимся…

На город опустилась тяжелая, смурная темнота. Изредка проглядывала среди туч ущербная луна, еще реже мелькал в темноте багровый отблеск факела – какой-нибудь боярин или купец возвращался домой со слугами, или распахивалась дверь кабака, выпуская шатающегося мастерового и тусклое пятно света у него за спиной. Темно было в Москве, да не тихо – лаяли собаки за высокими заборами, хрипло орали песни пьяные стрельцы, стучали колотушки ночных сторожей.

Однако и стрельцы, и сторожа не совались в самые темные проулки по берегам Яузы, обходили их стороной. Только уж совсем пьяный, потерявший от хмельного всякое разумение, мог сдуру туда забрести. Известное дело – пьяному море по колено. Только редко кому из таких хмельных смельчаков удавалось дожить до утра.

В этих проулках была своя жизнь, мрачная да тайная. Скользили там вдоль заборов пригнувшиеся тени – не поймешь, то ли люди, то ли звери дикие. Изредка эти тени сталкивались, узнавали друг друга по тайным знакам и снова разбегались по своим ночным делам.

В одном из таких темных проулков затаился среди ночи Степан Коряга. Выждав, когда луна спрячется за облаками, он перебежал дорогу и негромко свистнул в два пальца. Тотчас из темноты выступили две сгорбленные фигуры с укутанными лицами.

– Пелелей наздурка! – проговорил Коряга, на всякий случай вытащив из-за голенища нож.

– Стукалка порыскала! – отозвалась одна из теней. – Ты, что ли, Коряга?

– Я, я, – подтвердил Степан. – А вы кто будете?

– Я – Никола, а со мной – Афоня Ноздря. Пров Савельич сказывал, у тебя для нас работа имеется?

– А где Ахметка-татарин? – подозрительно осведомился Коряга. – Пров говорил, вас трое будет.

– Явится Ахметка, непременно явится! Он человек верный, ежели сказал, так не подведет.

– Сколько же мы его ждать будем? – недовольно проворчал Коряга. – Наше время золотое проходит, самая темнота!

– А чего меня ждать-то? – раздался из темноты гнусавый голос. – Вот он я!

– Ну, коли так, так пошли на дело!

Коряга уверенно двинулся в сторону Кремля.

– Эй, постой! – окликнул его Афоня. – Ты хоть скажи, куда идем и чего брать будем.

Коряга резко развернулся, зашипел, как кошка. В разрыв облаков выглянула луна, осветила бледным мертвенным светом его страшное, перекошенное лицо, единственный горящий глаз.

– Идем мы, куда я велю! – проговорил он злобно. – А брать будем, что я укажу. Кому такой порядок не по нраву – того я не неволю, у того другая дорога.

– Это какая же другая? – насторожился Афоня.

– Известно какая: нож в бок – и в Яузу!

Трое спутников Коряги переглянулись и примолкли.

– Ну что – идем дальше? – спросил Степан как ни в чем не бывало.

– Идем, идем! – ответил за всех Никола.

Дальше шли в молчании.

Скоро впереди из темноты проступили очертания Мясницкой башни, перед воротами горел на воткнутом в землю шесте факел, прохаживался взад-вперед стрелец в длинной ферязи, в высоком красном колпаке.

Коряга слился со стеной, подал знак остальным, чтобы подходили ближе.

– Никак ты в ворота пройти хочешь? – зашептал Афоня. – А как же стрелец? У него бердыш да пищаль…

– Говоришь ты много, – едва слышно отозвался Коряга. – Худая примета. Не доживешь ты до утра.

– Типун тебе на язык! – испугался Афоня. – Разве ж можно такие слова говорить?

Коряга мрачно глянул на него, и Афоня замолк.

Степан же знаком подозвал к себе татарина, что-то прошептал ему на ухо. Ахмет ухмыльнулся, кивнул и скрылся в темноте.

Стрелец что-то, видимо, услышал, завертел головой.

Тут перед ним, совсем с другой стороны, появился татарин, вытянул руки лодочкой, заныл гнусавым жалостным голосом:

– Это я тут, дяденька! Подай хлебца кусочек! Моя кушать хочет, три дня не кушала!