Читать книгу "Заморок - Алла Хемлин"

Лора тихонько-тихонько смотрела вперед.

Я досчитала до пять.

Лора сказала:

— Да.

Лора двигала своими губами, вроде чужими. Я подумала, что это водка. Если человек выпьет через край, тогда получаются чужие губы. Я видела у Фроси. Конечно, Фрося и Лора — это разное.

В эту самую секундочку Лора открыла ящик нанизу стола и вытянула четвертинку. Рука у Лоры была уже тоже вроде чужая.

Конечно, я по-товарищески подхватила четвертинку и спросила:

— Куда лить, Лора Николаевна?

Лора раззя́вилась:

— Давай!

Божжжже!

По правде, я заклякла на месте.

Лора начала вся-вся-вся труситься. И язык у Лоры трусился тоже.

В четвертинке было мало-мало. Я вылила все-все в Лору. Получился добрый глоток.

Лора сглотнула, а рот свой не закрыла.

Я поднесла Лоре бутылку под самые уже тоже чужие глаза Лоры и сказала:

— Лора Николаевна, смотрите! Пустая!

Лора закрылась.

Я поставила четвертинку в ящик и пошла с комнаты.

Я не сказала Лоре «до свидания». Я себе решила, что сейчас ничего не было, а «до свидания» — это ж когда было.

Потом я подумала, что сама по себе Лора и не вспомнит, что было. Фрося всегда не помнит. А вспомнит Лора, так решит себе, что ничего и не было. Оно ж когда человек………………

В буфете заседала Валентина, а все-все с наших были вокруг. Я сразу подумала, что Валентина заседает про Надежду.

Я не хотела с всеми. Валентина уйдет, а Катерина ж будет еще обсуждать. А с кем обсуждать такое? Со мной.

И намеченное получилось.

— Ой, Мария, ты швэ́ндяешь хто зна дэ, а Валька-пройда всэ вы́знала!

Валентина рассказала, что Александр Иванович сильно расстроился, когда Александру Ивановичу лично позвонила больница про Надежду. Больница Надежду уже перетащила с того света сюда. Кишки у Надежды не повылазили, а ничего хорошего, потому что не дай Боже жить с такими кишками. Умирать с такими кишками — тоже не сильно хорошо, а уже ж оно как-то…

Александру Ивановичу рассказывали, а как раз заявилась Лора. Лора в ту секундочку про кишки не знала, а заявилась про День армии, так и сказала с порога, что надо обсудить день. Лора пришла и услышала, что Александр Иванович от коллектива просит больницу хорошо вылечить Надежду.

Александр Иванович телефон положил, а Лора и спросила. Александр Иванович рассказал.

Лора подскочила и давай виниться про Надежду, что Лора разов пять беседовала с Надеждой как председатель женсовета, что Лора была не чуткая к Надежде, что Надежда просила Лору замолчать про все.

Лора зарюмсала, что пойдет напишет на себя в милицию.

Лора б и пошла, а Александр Иванович сказал, что женщины в нашем коллективе хуже баб, что у него уже нету здоровья трудиться.

Лора сказала, что и перед Александром Ивановичем виноватая за здоровье Александра Ивановича.

Александр Иванович плюнул на пол, а потом Лору обхватил, чтоб, может, успокоить, аж груди у Лоры смялись, у Александра Ивановича ж руки ой какие…

Катерина аж задохлась:

— И ты подумай, Мария, какая сволота этая Валька! Ну откудова Валька знает про какие у кого с мужчин руки?!

Я сказала, что ничего Валентина доподлинно не знает, а дразнится. Что Валентина завидует Катерине, про которую все-все знают, что мужчины Катерину любят, даже и руками любят тоже.

Катерина мотнула головой.

Так Валентина рассказала, что Александр Иванович крикнул Валентине, чтоб Валентина летела до Дмитра за четвертинкой. Валентина слетала.

Александр Иванович налил Лоре полстакана и сказал пить.

Лора послушалась и выпила до самого конца. Потом мо́вчачки цапнула четвертинку и айда.

Александр Иванович сказал, что поедет в больницу и тоже ж айда. От такое дело.

Катерина вытянула рот по ниточке.

Я вытянула рот тоже.

По правде, в эту секундочку я пожалела про что не сказала Лоре «до свидания». Хорошо б было рассказать Катерине для дружбы.

Да.

А несказанное назад не повернешь.

Конечно, это все на свете сделалось не само. Это сделалось по намеченному. А наметка была моя. Симкина мне говорила, что хорошая портниха дает крепкую наметку. Живая нитка любит рваться. Надо понимать.

Считай, Надежда уже порвалась. Лора, считай, тоже. А и Катерина попалась под иголку. Катерина ж баба с баб.

Наметка мне понравилась. А день мне не нравился и не нравился — хоть что. С всех сторон плохо.

В своей жизни я узнала, что если что человеку не нравится, надо, чтоб сделалось еще хуже. Плохое человек с своей головы всегда не выкида́ет. Гадает, может, ничего, может, устроится. А если еще хуже — получается совсем конец. А конец, так начинай сначала.

Я себе решила, что Яков будет которое хуже с хужего, что надо идти до Якова.

Я пошла до Якова с словами про волнение. Яков же ушел с моего дома больнюсенький-больнюсенький. По правде, я сильно надеялась, что Яков как-нибудь по дороге на работу умер.

Яков не умер, а сидел и ковырял доску лобзиком или чем.

В коридоре я еще раньше увидела возле стенки поздравление в рамке буквами спиной. С спины было некрасиво и непонятно. Конечно, спереди всегда красивей и понятней, и у человека тоже.

— Здравствуйте, Яков! Я про вас волновалась!

— О! Изергиль! А мне уже совсем хорошо. Про Надежду слышала?

— Ага…

— Дурная! Любовь ей!

— Может, не любовь…

— Не. Любовь. Когда с уксусом — любовь и точка.

— А вы не знаете, кого Надежда любит?

— Скорей всего, мужчину.

— С коллектива?

— Тебе зачем?

— Для жизни.

— Дурная! Я тебе показывал на пальце про твою жизнь! Не про то думаешь!

— Я и про то думаю тоже.

— И шо?

— Яков, у вас здоровье… Может, вы обойдетесь про Бога… Хоть чтоб не на небо…

Яков пилил лобзиком и пилил, вроде выпиливал за мной и за собой тоже все-все слова. А я ж, не дай боже, — не Бог. И Яков тоже.

Я подумала, что, может, Яков сегодня пилит на подмене у Мойсея.

Потом я подумала, что тогда чьи слова пилятся? Я видела в горсаду слова на памятнике героям, мне понравилось.

Яков сказал:

— Я для начала хотел обойтись. Хотел проклянуть Бога.