Читать книгу "Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма - Игорь Морозов"

Илл. 67

Палец. Распространенной инкарнацией героя является палец. На принципе парциальности основана история чудесного рождения героя сказочных сюжетов типа АТ 700 («мальчик с пальчик»), в которых палец одного из персонажей (обычно старика или старухи – resp. эпифании божества) выступает в качестве самостоятельного действующего лица. В русской сказке старуха, готовя ужин, случайно отсекает себе мизинец на левой руке. «Поплакала от боли, да делать нечево, завернула пальчик в кудельку, положила в горшочик и поставила на печку, чтоб засушить, а после похоронить с собой. Прошло дня три. Как вдруг за ужином старик со старухой слышат: кто-то пищит тоненьким-претоненьким голоском. Обыскали по всей избе, ничево не нашли. Погасили огонь, легли спать на полати, слышат: опять пищит кто-то, и близко таково. Тут старуха вспомнила про свой отрубленный пальчик, бросилась на печь, схватила горшочик, а старику велела вздуть огня. Открыла горшочик, а тут вместо сухого пальчика лежит маленький мальчик, хорошенький-прехорошенький, и улыбается старикам, и протягивает им рученки» [Зеленин 2002, с. 302, № 97, Нолинский у.]. В другом варианте «раз с тару ха рубила капусту на пироги, задела нечаянно по руке и отрубила мизинный палец; отрубила и бросила на печку. Вдруг послышалось старухе, кто-то говорит за печкой человеческим голосом: „Матушка! Сними меня отсюда“. Изумилась она, сотворила честной крест и спрашивает: „Ты кто таков?“ – „Я твой сынок, народился из твоего мизинчика“. Сняла его старуха, смотрит – мальчик крохотный-крохотный, еле от земли видно! И назвала его Мальчик с пальчик» [Афанасьев 1985, с. 336, № 300; 450, комментарии и варианты; см. также: Садовников 2003, с. 154, № 33, с. Помряськино Самарской губ.]. При этом каверзы, которые устраивает крошечный мальчик (Мальчик-горошинка) своим недругам, особенно в восточноевропейских и турецких вариантах этого сказочного сюжета, очень похожи на проделки трикстера.

Данные сюжеты представляют собой отражение верований о возможности локализации человеческой души в пальце. Так, по представлениям селькупов, у людей есть несколько душ. Душу sanlsan можно связать с представлениями о некой дополнительной жизненной силе, которая задерживается в мизинце новорожденного после того, как зарастет пуп, а окончательно закрепляется там с появлением зубов [Пелих 1980, с. 27–33; Ким 1997, с. 36–38]. Душу kaga, в отличие от души ilsat, которой обладают и люди и животные, имеют только люди. Эта душа тесно связана с большим пальцем человека, олицетворяющим его самого. Считалось, что потерявший большой палец превращается в зверя. Термином kaga в селькупском языке обозначается также могила, а данная парциальная душа интерпретируется как «могильная душа» [Ким 1997, с. 31]. Согласно другим верованиям, все мужчины, в отличие от женщин, имеют дополнительную душу gor, которая находится в среднем пальце. Утратив ее, мужчины теряют рассудок. Такой же «мужской душой» обладают и самцы животных [Пелих 1992, с. 79; Ким 1997, с. 35–36].

В воинских практиках палец выступает в одном ряду с другими частями тела, отсекавшимися у поверженных соперников: голова, скальп, уши, язык, пенис, кисти рук. Так, у тибето-бирманских народов Северо-Восточной Индии в состав «трофеев» в ходе «охоты за головами» могли входить язык, уши, глаза, руки поверженных врагов, считавшиеся местом сосредоточения жизненной энергии и силы [Шинкарев 1997, с. 47]. У эскимосов полуострова Стюард существовал обычай отрезать палец убитого врага, чтобы предохраниться от мщения. Это действие, по мнению В. А. Шнирельмана, призвано было «установить связь между убийцей и духом убитого, а тем самым и его родственниками, так как родство было залогом дружбы и миролюбия» [Шнирельман 1994, с. 104].

* * *

Если в предыдущем параграфе мы рассмотрели случаи возможного развертывания интерпретации антропоморфных фигурок от изображений конкретного лица (полумифического героя) к их постепенной ассоциативной связи с первопредками, а затем с локальными божествами, то в данном параграфе прослеживается зависимость иного рода, когда мифологический персонаж или герой создается из части тела существа более высокого ранга. Круг частей тела, которые могут быть использованы для этого, достаточно ограничен (наиболее часто встречающиеся – фаллос, голова и палец), и они в большинстве случаев получают конкретные предметные реализации в виде антропоморфных фигурок и кукол. На этой связи основаны многие этиологические легенды, которые могут реализовываться в ритуально-обрядовых и игровых практиках.

Обрядовые контексты

Употребление кукол в календарных обычаях и обрядовых обходах характерно для многих народов. У русских обрядовые куколки и чучела встречаются во всех обрядах «переходного» типа: на Рождество и святки, на масленицу, на Средокрестье, Пасху, Троицу, Ивана Купала, на праздники, связанные с началом и окончанием выпаса скота, сева или жатвы, на крестинах, свадьбе, похоронах. При этом на первый план могут выступать разные качества куклы. В большинстве случаев она выполняет следующие функции:

– Замещения.

– Отпугивания, оберега.

– Управления, манипуляции.

– Общения (медиативные и коммуникативные функции).

– Сообщения (знаково-символические).

Кукла как аналог человека в обрядовых ситуациях

Наиболее распространенной является практика замещения, когда куклы заменяют человека в обрядовых ситуациях, завершающихся умерщвлением обрядового персонажа, его ритуальной казнью или изгнанием, а также при необходимости дублирования тех или иных функций центрального персонажа, когда кукла выступает в роли его двойника. Дублирование может мотивироваться очень разными причинами: от апотропейных практик (кукла-двойник применяется в целях защиты от сглаза, колдовства и проч.) до оповещения о событиях с участием главного персонажа (как, например, куколка, вывешиваемая на доме невесты перед свадьбой).

Как и в остальных случаях, кукла используется также в ситуациях, когда возникает необходимость публичного диалога, к примеру, в различного рода театрализованных обрядовых представлениях. При этом также преследуются очень разные цели: от установления контакта с аудиторией или с потусторонними, высшими силами до стремления обеспечить управление ими. Диалог может осуществляться как при помощи жестово-символических средств, так и в речевой форме. Например, человек, манипулирующий куклой, обращается к ней с различными шуточно-риторическими вопросами и речами, на которые сам же и отвечает. «Из соломы куклы-те делали. Чучела. ‹…› Ну, уж пожилая тоже бабушка вот была, покойная-та, Яньку-ту делала. Чуть ли не в человеческий рост, штаны набила соломой, всё, ботинки привязала, набила тряпьём или соломой. На голову шапка-ушанка. И вот она её несёт на руках. ‹…› Или свадьба, или „вёсну провожают“, и она с этим Яньком идёт – Янькой называла яго – идёт и с ним разговаривает: „Сейчас, Янька, сейчас мы дойдём. Сейчас вот мы сюда придём. Давай, Янька, песенки споём“. Вот, шутила…» [ЛА СИС, с. Палатово Инзенского р-на Ульяновской обл.]. В данном случае при помощи диалога с куклой исполнитель сообщает аудитории о краткосрочных («сейчас вот мы сюда придём») и конечных целях обрядовой акции, подключает зрителей к активному участию в действе («Давай, Янька, песенки споём!»), а фарсово-игровая форма этого обрядового по сути «представления» обеспечивает заинтересованность и добровольность участия в нем окружающих [о роли игровых форм в «добровольном сплочении» группы см.: Морозов, Слепцова 2004, с. 332–471].