Читать книгу "Арк - Дмитрий Троцкий"

Пока все шло нормально. Он сыграл отведенную ему роль и даже не вслушивался в то, что говорит председатель. Тот бубнил, перечисляя фамилии и должности осужденных, а Николаев не хуже его знал их: Борисов в свое время заставил выучить все наизусть.

Когда до него донеслись слова: «Приговариваются к расстрелу с конфискацией всего лично принадлежащего им имущества», – приготовился выслушать отдельное дополнение о том, что ему расстрел заменяется принудительным лечением, но этого не произошло.

Ноги подкосились.

– Приговор обжалованию не подлежит, высшая мера социальной защиты должна быть приведена в исполнение в течение часа.

Николаев чуть не упал, но конвойные крепко держали обмякшее тело. Он покрылся потом и зашептал, а затем и заорал:

– Обманул! Обманул! Обмануууууууууууул!

Когда приговоренных выводили из зала, Николаев окончательно тряпкой повис на руках конвоиров, и лишь слезы жалости – не к Кирову, не к тем, кого он оклеветал, а к самому себе – катились из его потухших глаз.

Новосибирск, 1966 год

Дверца отворилась. На пороге стоял Кнопмус, одетый на сей раз уже не в застиранный халат, а в черный строгий костюм и белую рубашку. На ногах сияли лакированные штиблеты.

– Извините за столь неудобную процедуру, Михаил Андреевич, но, к сожалению, с недавних пор мы ощущаем на себе слишком пристальное внимание некоторых разведслужб. Приходится устраивать такие вот представления. Давайте руку.

Он помог ему выбраться наружу и стряхнул с плеча гостя невидимую пылинку.

Суслов огляделся.

Никакого погреба с холодильником не было и в помине.

– Итак, добро пожаловать. Вы чуть ли не единственный советский политик, кто был допущен сюда при жизни, так сказать. – Кнопмус обвел вокруг себя руками. – Это то, что в верхах принято называть Хранилищем. Всего, конечно, не покажу, но мы побываем в одной интересной лаборатории, что убедит вас оказать нам безотлагательное содействие в важнейшем проекте.

Мужчины двинулись по открывшемуся темному каменистому коридору. У одной из дверей из черного дерева Кнопмус остановился и попросил отойти спутника в сторону. Через секунду та беззвучно открылась.

Переступив порог, Суслов замер с отпавшей челестью. Перед ним в зале стояли целые ряды огромных сосудов. На серебряных поверхностях первых же емкостей он увидел знакомые до боли лица, высеченные рукой гениального скульптора. Там были и Есенин, и Дзержинский, и Чкалов, и Тухачевский, и Бабель, и Вавилов…

– Они живы, Михаил Андреевич. Это золотой фонд советской державы, который мы многие годы спасали от смерти и продолжаем сохранять до дня икс.

Суслов вздрогнул:

– Дня икс?

– Возможной глобальной катастрофы. Нет смысла прятать в бункерах безмозглых подонков, которые первыми ринутся спасаться из кремлевских кабинетов. Мы видим одной из своих целей сохранение лучших представителей народа. Так вот. Для чего я вас срочно вызвал? Раньше были лишь подозрения, а теперь есть полная уверенность. Грядет буря. Неотвратимая. И это место уже – не секрет. Мы должны создать альтернативное убежище, и тут не обойтись без вашей незримой поддержки.

– Чем же я могу быть полезен?

– Нужно заменить нашими специалистами одну воинскую часть, которая сейчас ведет строительство в Уральских горах. Все должно выглядеть естественно, чтобы никто ничего не заподозрил. Абсолютно открыто. Одна часть переходит на новое место дислокации, другая занимает ее место. Только там будут не военные, а наши доверенные люди, переодетые в форму, конечно. Они и займутся подготовкой объекта.

– И что же это за место?

– Гора Ямантау.

Глава 5

Москва, 1971 год

В этот кабинет приходили в трех случаях.

Во-первых, по рабочей, а вернее, по служебной надобности: сообщить, подписать, шепнуть. Правда, последнее время грань стала стираться: с тех пор как многие бывшие палачи вдруг оказались писателями и переводчиками. Обычных «стукачей» вытесняли старые опытные работники сталинских органов.

Во-вторых, здесь решались проблемы. Нужно встать в очередь на кооператив, достать редкие лекарства, финскую сантехнику, автомобиль без очереди? Человек, занимавший кабинет, с радостью употребит свое влияние, и ваше дело в шляпе.

Ну и в-третьих… В-третьих, сюда вызывали.

– Садитесь, Аркадий Натанович.

Виктор Николаевич Ильин, которого публика Центрального Дома литераторов шепотом, за глаза, называла «генералом КГБ», не вставая, сделал приглашающий жест рукой.

Стругацкий опустился в кресло напротив стола секретаря московской организации Союза писателей. Хозяин кабинета, как обычно, скалился своими фарфоровыми зубами, растянув губы полукругом.

Поправив огромные очки на носу, он вперился змеиными глазками в собеседника:

– Как ваше здоровье? Как братец? Как матушка? Все ли в порядке, нет ли в чем нужды?

Аркадий насторожился. Спросил, чуть прищурившись:

– Что стряслось? Что-то с моими родными?

Собеседник вяло махнул длинной костлявой рукой.

– Да пока ничего, не переживайте. Пока ничего, – повторил он с напором и замолчал.

Аркадий понимал, куда попал, и потому, имея представление о стиле ведения беседы с подобными людьми, был внешне спокоен.

«Хочешь в молчанку поиграть? Давай поиграем вместе».

Так они сидели минут пять и таращились друг на друга. Затем зазвонил телефон. Ильин взял трубку, не отрывая взгляда от Стругацкого, продолжая изображать улыбку.

Выслушав собеседника, сказал: «Хорошо». Положив трубку, причмокнул губами:

– Да, дело дрянь. Ну попробуем помочь.

Ильин наклонился, открыл ящик. Достал оттуда пухлую папку. Аккуратно положив на стол, вкрадчиво поинтересовался:

– Аркадий Натанович, аббревиатура НТС вам знакома?

Тот пожал плечами:

– Конечно. Машинно-тракторная станция.

Лицо Ильина мгновенно налилось кровью, и он, вскочив со стула, гаркнул:

– Дурачка строишь? Не МТС, а НТС. Народно-Трудовой Союз. Слыхал о таком?

Аркадий отрицательно покачал головой. Рот Виктора Николаевича вновь расплылся в лошадиной улыбке. Усевшись обратно, открыл папку. Вынул какой-то журнал, протянул Стругацкому.

– Вот, полюбуйтесь, – зловеще прошипел он, внимательно наблюдая за реакцией писателя.

Мягкая обложка, почти карманный вариант. Крупным черным, жирным шрифтом в верхнем левом углу – «Грани». Журнал, о котором предпочитали говорить только при включенном радиоприемнике и только с давно проверенными людьми.