Читать книгу "Аристократия в Европе 1815-1914 - Доминик Ливен"

В отношении городской собственности английская и немецкая аристократия являли собой разительный контраст. Даже в 1883 г. больше половины из семнадцати британских пэров, имеющих годовой доход свыше 100 000 фунтов стерлингов, получали большую часть своего богатства от городской земли, а к 1914 г. процент городских собственников в ряду богатейших аристократов, вероятно, только еще увеличился. В то же время в Пруссии ни один знатный сановник не получал значительной прибыли от городской собственности, равно как ни один граф, принц или герцог, состояние которого оценивалось свыше пяти миллионов марок (250 000 фунтов). Даже среди тех, кто был пожалован в дворянство недавно, владельцы большого числа городских домов, не говоря уже о целых улицах, встречались редко. Ни один прусский дворянин не владел собственностью, равной Белгравии, Ковент-Гардену или Сефтон-Парку[173].

В Берлине только два дворянина обладали значительной собственностью: одним из них был Рихард фон Кауфман, профессор экономики и известный археолог, который породнился с богатой семьей дельцов и предпринимателей из Кельна. Кауфман, будучи сам дворянином, выступал на рынке собственности северного Берлина как главный делец. Другим городским лендлордом был барон фон Экардштейн, чья семья получила дворянское звание в 1799 г. и чье состояние — частично в виде жилого фонда в Берлине, частично в виде сельских поместий — составляло около 10–11 миллионов марок (около полмиллиона фунтов). Среди старой знати было лишь небольшое число домовладельцев — как, например, граф Карл фон Денхоф, имевший шесть домов, в одном из которых жил сам. Возможно, кое-кто из старых дворян — как, например, Элард фон Ольденбург-Янушау — купив или наследовав землю под Берлином, надеялся извлечь пользу из повышенного спроса на жилье, вызванного ростом городского населения. Однако, по меркам Гросвеноров и Расселов, даже сделки Ольденбурга выглядели в некотором смысле «мышиной возней»[174].

Единственными вполне состоятельными аристократами, владеющими землей в предместье Берлина и достаточно богатыми, чтобы Рудольф Мартин удостоил их упоминания, были графы фон Восс. На самом деле, продав городу свое имение Бах в 1898 г., они взамен приобрели в собственность поместье Дользиг величиной в 3381 гектар в сельской части Бранденбурга. Если бы в результате продажи поместья Бах семья Восс получила только Дользиг, такая сделка была бы для них чрезвычайно невыгодной, в особенности если учесть, что граф Макс фон Восс уже имел другое сельское поместье, куда мог бы удалиться из окрестностей Берлина. Интересно, что стратегия семьи Колторп, была полностью противоположной. Когда в конце восемнадцатого века Бирмингем, разрастаясь, вторгся на территорию их главного поместья Эдгбастон, они покинули Эдгбастон-Холл и поселились в другом, совершенно сельском имении в графстве Суффолк. Но Колторпы не стали продавать, а, напротив, развивали Эдгбастон и, поступая таким образом, переместились из разряда провинциальных джентри в группу полу-плутократической аристократии.[175]

По всей Пруссии (за исключением Берлина) ценность нескольких аристократических поместий, благодаря их близости к городским центрам, резко возрастала. Но доходы в целом оставались небольшими. Любопытно, что ежегодный доход графа Карла фон Альтен-Линзинген, чья земля в 1910 г. оценивалась примерно в 10—И миллионов марок (более полумиллиона фунтов), составлял всего каких-то 130 000 марок (6500 фунтов). А ценилась его земля так высоко потому, что часть ее поглотил растущий промышленный город Линден, являющийся окраиной Ганновера. Сельский особняк графа теперь имел адрес: Линден, Альт Гартен Штрассе, дом 1А. Поскольку поместье принадлежало Альтен-Линзингенам шестьсот лет, о продаже его не могло идти и речи. К тому же оно, вероятно, представляло собой fideikomissus (т. е. майоратное поместье), и коммерческая эксплуатация его — осуществление продажи или долгосрочной аренды участков земли под жилищное строительство — также не представлялась возможным. Точно также огромное лесное fideikomissi семьи Бисмарков в Саксенвальде и принцев Штольберг-Россла в горах Гарц, каждое из которых имело бы большую ценность в случае продажи небольшими участками под строительство вилл, приносили сравнительно малые доходы[176].

За пределами Пруссии картина повторялась, хотя законы управления fideikomissi оказывали гораздо менее жесткое давление. В Старом Рейхе между имперскими городами, которыми управляли их собственные олигархи и гильдии, и сельским дворянством пролегала четкая граница. Во всяком случае наиболее крупные аристократы непрусского происхождения в прошлом были суверенными властителями, чьи собственные «города» всегда были маленькими, а сами они до определению вряд ли имели городскую собственность на чужой территории. Даже Турны-унд-Таксисы, гиганты среди Standesherren, владели лишь «коллекцией» вилл, садов и оранжерей, хотя не одно столетие управляли из города Регенсбург имперской почтовой службой[177].

Во всей южной Германии на владении городской собственностью разбогател только один древний аристократический род — Тукеры. Однако Тукеры никогда не принадлежали ни к крупным аристократам-землевладельцам, ни к старому сельскому дворянству. Зато являлись патрициатом старого имперского города Нюрнберга, который был присоединен к Баварии в 1806 г. Один из шестнадцати старых патрицианских родов Нюрнберга, Тукеры были единственными, разбогатевшими к двадцатому веку, причем собственность барона Кристиана фон Тукера к 1914 г. составила 14 миллионов марок (700 000 фунтов стерлингов), а ежегодный доход — 45 000 фунтов. Только Тукеры удержались на своей земле в северных предместьях Нюрнберга до второй половины девятнадцатого века, когда, благодаря быстрому росту города, значительно повысилась стоимость пригородных поместий. В период между 1882 и 1910 гг. земля, проданная под строительные участки в этих предместьях, принесла Тукерам почти миллион марок[178].

В отношении городской собственности место русской аристократии находилось туг где-то между английской и германской. В России, преимущественно аграрной стране, города были меньше, а городская собственность имела меньшую стоимость, чем в Англии. С другой стороны, в отличие от лоскутной Германии, русская аристократия всегда тянулась ко двору и владела землей в царских столицах и вокруг них. Определить размеры городской собственности русского дворянства в городах весьма сложно из-за отсутствия информации. Для России в нашем распоряжении нет работы, равной труду Дэвида Кэннедайна об английских городских лендлордах или обзора Руперта Мартина германской налоговой статистики. Существуют лишь отрывочные сведения о принадлежавшей аристократам собственности в Москве и С.-Петербурге. Но все остальное остается для нас белым пятном.