Читать книгу "Малюта Скуратов - Дмитрий Володихин"

В том же 1572 году Малюта вновь получает серьезное именное поручение по дипломатической части. Москву посетил представитель польско-литовского правительства Федор Воропай. Он привез вести о смерти короля Сигизмунда II Августа и повел переговоры о соблюдении Московским государством условий «перемирной грамоты». По завершении официальной аудиенции у царя Ивана Васильевича для Воропая наступило время практической работы с профессиональными российскими дипломатами. И вот «после того, как гонец был у государя, роспрашивали его о королевой смерти и о всяких делех Малюта Скуратов, дияки Василей Щелкалов, Офонасий Демьянов. А пристав у него был в дороге и на Москве Михайло Темирев»[178]. Та же картина, что и во время переговоров с Галабурдой и Янмагметом: бок о бок с профессионалом Щелкаловым — дилетант Скуратов…

В двух последних случаях переговоры, что называется, не «проходные». Они имеют серьезное значение для русской внешней политики. И Малюта введен в основной переговорный процесс, хотя и не понимает, надо полагать, всех его тонкостей.

Как видно, есть в этих неожиданных назначениях скрытый смысл.

Хотелось бы подчеркнуть: до 1572 года Малюта не имел опыта ни в дипломатических делах, ни в руководстве полевыми соединениями русской армии. Но, вероятно, его триумфальные назначения — не только почесть. Тут можно увидеть и другое. В 1570 году царь утратил доверие к старым кадрам опричнины, а затем призвал на их место людей, ранее в опричнину не входивших. Можно сказать, «социально далеких» от опричнины. Например, «княжат»: Ф. М. Трубецкого, Пронских и т. д. Между тем старые кадры опричнины постепенно убывали под действием монаршей немилости. В 1571–1572 годах расстались с жизнями неудачливый воевода князь Василий Темкин, крупный военачальник В. П. Яковлев, думный дворянин Петр Зайцев, оружничий Лев Салтыков, некий опричник Овцын, видный каратель Булат Арцыбашев, стрелецкий голова Курака Унковский, кое-кто из рода Грязных-Ильиных и др. Среди них — несколько фигур первой величины в опричной иерархии. Р. Г. Скрынников прямо возлагает на Малюту вину за большую часть этих смертей: «Инициатором казней 1571 г. был глава опричного сыскного ведомства Малюта Скуратов. Добившись отставки Басманова и Вяземского, он обезглавил опричное правительство, а затем довершил разгром старого опричного руководства. Свирепые репрессии против новгородцев и “виновников” майской катастрофы позволили Скуратову окончательно захватить власть в свои руки. Царь стал полагаться на его советы при решении как политических, так и сугубо личных дел»[179]. Но никакого документального подтверждения этому нет. Может быть, Малюта и приложил руку к казням старого опричного руководства. А может быть, сам царь жестоко истреблял его: причин-то хватало! После военных и дипломатических неудач опричнины, особенно сожжения Москвы татарами в 1571 году, реальные виновники в рядах опричного руководства получали по заслугам.

Так не был ли Григорий Лукьянович приставлен к высокопоставленным должностным лицам с целью самого пристального наблюдения за ними? Вдруг сыщется измена? А не измена, так простая управленческая небрежность? В походе к Новгороду он, вероятно, «приглядывал» за воеводами, а на переговорах с иностранными посланниками — за дипломатами. То, что казалось окружающим результатом невероятного «приближения» Григория Лукьяновича к монаршей особе, имело оборотную сторону. У Ивана Васильевича оставалось не столь уж много доверенных лиц. Приходилось возвышать Малюту до степеней, никак не сообразных его происхождению и способностям, поскольку иных кандидатур для подобной «контрольной» деятельности не нашлось.

1572-й — поистине «звездный год» для Григория Лукьяновича.

Зная характер Ивана IV, Малюта должен был снова и снова подтверждать свою преданность. Помимо недоверия к новым опричникам из аристократов, помимо необходимости их контролировать, были, надо полагать, и новые поводы, предоставленные Григорием Лукьяновичем для монарших милостей.

Очевидно, чтобы подняться столь высоко, притом вразрез с интересами опричной служилой знати, в период с лета 1570 года по весну 1572-го Григорий Лукьянович опять должен был оказать Ивану IV какие-то весьма важные услуги.

Да, летом 1570 года, вскоре после получения думного чина, Малюта провел в Москве карательную операцию против княжеского семейства Серебряных-Оболенских. Да, он участвовал в массовых казнях по «новгородскому делу». Ничего не скажешь, проявил себя.

Однако эти его службы относятся ко времени, слишком далеко отстоящему от 1572 года. А «худородный выдвиженец», дабы не утратить фавора, должен чаще напоминать о себе государю. Летом 1570-го Григорий Лукьянович все еще «отрабатывал» недавно полученный думный чин. Повод к новому взлету Малюты резоннее искать в непосредственной хронологической близости от последних монарших почестей.

Источники не позволяют сказать со всей определенностью, чем именно вновь угодил государю Григорий Лукьянович. Можно лишь предположить, что новое его возвышение связано с громом, грянувшим над Россией в 1571 году.

Весной на южных подступах к сердцу страны объявились орды крымского хана Девлет-Гирея. Земская и опричная армии вышли навстречу неприятелю. Но руководство у них было раздельным, разведка велась из рук вон плохо, к тому же среди русских служилых людей нашелся предатель — настоящий, а не «довернутый» до статуса изменника воображением царя Ивана Васильевича. Результат — стремительный отход наших войск, неудачная оборонительная операция под Москвой и великий пожар, уничтоживший город. После того как татары ушли из-под Москвы с огромным «полоном», началось расследование. В нем Григорий Лукьянович принял участие и, вероятно, отличился.

Допустим, вина нескольких опричных воевод, проштрафившихся самым очевидным образом, была ясна и без его усилий. Отношения между князем М. Т. Черкасским и царем давно стали прохладными. Михаил Темрюкович имел основания подозревать, что его сестра, царица Мария Темрюковна, ушла из жизни не по своей воле. А царь имел основания подозревать самого М. Т. Черкасского в сговоре с неприятелем. Сейчас трудно определить, существовал ли этот сговор на самом деле, но почва под опасениями Ивана IV была. Князя, очевидно, казнили еще до московского разгрома, в ходе оборонительной операции. Прочие опричные военачальники (и прежде всего князь Василий Иванович Темкин-Ростовский) не уберегли от татар и огненной стихии Опричный двор — царскую резиденцию в Занеглименье. Опять-таки результат налицо, смысла в расследовании нет.

Но, во-первых, оставалась неясной степень вины земских воевод. Оплошность? Измена? Слабость?