Читать книгу "Медальон Великой княжны - Юлия Алейникова"

— Здравствуйте, Олег Ильич, — сдерживая довольную улыбку, проговорил капитан Авдеев. — Сожалею, но ваш подзащитный должен поехать с нами. Он только что сознался в ограблении господина Кротова и попытке проникновения в квартиру господина Трифонова.

— Никуда не проникал и никого не грабил. Они все выдумали! — Принялся подло отпираться от собственных признаний Крылов.

Олег Ильич только тяжело вздохнул.

— Ладно, прокатимся, — решил он, глядя в глаза своему университетскому приятелю. — Но ты, Стас, меня знаешь…

— Знаю, знаю. Поехали, — улыбнулся Авдеев. — А ты, Рюмин, принимайся за поиски Трифонова. И начать советую с Анастасии Мукаевой.

Глава 17

Март 1943 г. Госпиталь

— Павлуха? Павел? Лушников? — раздался над Павлом чей-то незнакомый хрипловатый голос с веселыми недоверчивыми нотками.

Павел, нахмурившись с интересом, повернул голову на подушке. Перед ним стоял незнакомый мужик в больничной пижаме, с седовато-русыми коротко стриженными волосами, крупным носом и рыжеватыми густыми усами, с рукой на перевязи и насмешливо радостным взглядом блеклых серо-голубых глаз.

— Не узнаешь, что ли? Старых приятелей не узнаешь! — обходя койку, говорил незнакомец. — Эх ты, а еще дружком был.

— Я… Не-ет, я… — Чем дольше Павел вглядывался в лицо стоящего перед ним солдата, тем больше себе не верил.

— Да я это, я. Иван Скороходов, — весело рассмеялся тот. — Что, небось схоронил давно?

— Ванька! — Павел приподнялся на подушке, протягивая руку старому дружку. — Да как же, где ж ты все эти годы?

Иван наклонился и от души обнял Павла, да так, что у того хребет затрещал.

— Где ж ты пропадал-то все эти годы? — с трудом выбравшись из медвежьих объятий, спросил Павел. — Я ведь думал, расстреляли тебя тогда, в восемнадцатом, не одни, так другие. Ни слуху ни духу о тебе не было, я справлялся.

— Ты, брат, ходить-то можешь? — оглянувшись по сторонам, спросил Иван.

— Далеко не убегу, но вставать разрешили, — неуверенно ответил Павел. — До уборной дохожу.

— Вон до той лавочки у забора добредешь? — кивнул за окно Иван на стоящую возле забора на самом солнышке деревянную скамейку.

— Попробую, — осторожно вылезая из кровати, пообещал Павел. — Халат вот только накину.

Они сидели, прислонившись к нагретым солнцем доскам забора, курили самокрутки, ежились на свежем мартовском ветерке и не спешили начинать разговор. Обоим им вспоминались далекие годы их молодости. Революция, Временное правительство, митинги, демонстрации, стачки, большевики, красные транспаранты, снова митинги, декреты, патрули, аресты, погромы, анархисты, снова митинги, белые и снова большевики…

— Да уж, — вздохнув, тихо проговорил Иван, — такую мы с тобой мясорубку пережили. Детям рассказать — не поверят. Точнее, поверят, но не поймут. Я своим всего не рассказываю.

Он невесело усмехнулся.

— Так как ты тогда вывернулся и куда пропал? — повернулся к нему Павел.

— Никуда я не пропал. Как большевики меня в тюрьму засадили, так я там белочехов и дождался. А когда они пришли, стали заключенных проверять, а у меня в бумагах написано, мол, враг трудового народа. Меня, понятно, на свободу. Про то, что царя караулил, я им рассказывать не стал на всякий случай. Они, знаешь ли, Романовых тоже не особо жаловали, но мало ли что? Вышел я, прошелся по улицам, посмотрел, послушал и понял. Драпать мне с Урала надо. Не дай бог донесет кто, чем я тут занимался до ареста, может, белые повесят за то, что Советам служил, может, большевики, за то, что царским дочкам пироги таскал, — тихо, почти в самое Павлухино ухо рассказывал Скороходов, зорко посматривая по сторонам. — Ну и двинул я, значит, на вокзал, сел в первый попавшийся поезд и деру. И добрался я аж до самого Петрограда.

— Да ну?

— Точно тебе говорю, — усмехнулся Павел. — Как добирался, рассказывать не буду, можно целую книгу писать. Однако же добрался. Выхожу на вокзальную площадь, ну, думаю, прибыл, а дальше-то что? Денег ни копейки, жрать хочется, спать негде, город большой, это сразу видно, куда деваться?

— Ну? — Павел слушал Ванькин рассказ как завороженный. Сам он дальше деревни в пяти верстах от Екатеринбурга, Свердловска по-новому, и не был никогда, если фронта не считать. — А как Ленинград, что ты там видел-то?

— Подожди, я по порядку, — солидно притормозил его Иван. — Ну вот. Выхожу из вокзала, площадь большая, дома высокие, каменные, царь посреди площади стоит на коне, народ суетится, автомобили ездят, страшновато, не знаешь, к кому и обратиться. Матросы с красными повязками патрулями ходят. Куда, думаю, податься? И тут вдруг как в голову шибанет: в Совет народных депутатов. Куда ж еще мне, рабочему человеку, за помощью идти? Только где ж его искать? Отошел я от вокзала, вижу — улица, точнее, проспект, длиннющий, широкий, прямой, вот как по линейке, и конца ему не видно, в дымке теряется, а из дымки золотой шпиль просвечивает, как игла в небо воткнулась.

У Павла от таких удивительных чудес и, честно признаться, зависти даже рот раскрылся.

— Что ж это, говорю, за улица такая? А рядом со мной солдатик сидит на мостовой, калека безногий, это, говорит, Невский проспект, деревенщина ты этакая. Главная улица империи. Разговорились с ним, он сам местный, куда, говорит, тебя занесло, дурачину? У нас тут голодуха, жрать нечего, все бегут, кто куда может, а тебя в Питер принесло. Я, конечно, слыхал, пока ехал, что хлеба в Петрограде нет, голод, да как-то глупо не думал о том, что мне самому, значит, есть нечего будет, мне тогда главное было подальше от дому сбежать. В общем, деваться-то все одно некуда, прибыл уже, и показал мне тот солдатик улицу, по которой ровнехонько к Петросовету выйти можно, тоже длинная, широкая, Суворовский проспект называлась, сейчас-то переименовали в Советский. Широкий тоже, прямой. Я тебе вообще скажу, Ленинград это тебе не абы что, столица бывшая, там, брат, такие дома красивые, как дворцы, улицы прямые, широкие, Эрмитаж, дворец то есть царский. Я туда на экскурсию ходил, и даже не раз. Иду по залам, а сам Ипатьевский дом вспоминаю и все думаю: как это им после таких хором — все в золоте, в малахите, потолки высоченные, как в храме, красотища — в такой вот домишко, да еще и с решетками на окнах? А знаешь еще что? — совсем уж перешел на шепот Иван, — в Петергофе, это пригород такой Ленинграда, там дворцы царские, дачи всяких вельмож и все такое прочее, есть дача Николая Романова и его семьи, небольшой такой дом на пригорке с видом на море, парк кругом, красота, так вот на втором этаже этой дачи до войны был дом отдыха для Петросовета, и меня один раз года за четыре до войны наградили путевкой в этот самый дом отдыха. Веришь, нет, я всю ночь проплакал как дурак, хорошо, соседи по комнате храпели, так что рамы дрожали, никто моего позора не видел. Всю ночь княжон вспоминал, Марию Николаевну, все чудилось мне, что тени их по комнатам блуждают и вздыхают тяжко так, жалобно. Мол, за что нас горемычных, что худого мы людям сделали?