Читать книгу "Дом до свиданий и новые беспринцЫпные истории - Александр Цыпкин"

Бежать было бессмысленно, попытаться соврать — тоже. Решил сказать полную правду: напился до беспамятства, рядом тело, и он не знает, чье оно. И еще он подумал, что если жена простит его, то это будет последний загул. На самом деле Коле не так нужен был секс, как ощущение первого свидания, какого-то юношеского азарта, пинг-понга ледяным шариком, который таял быстрее, чем игра заканчивалась. Но так как юношей Коля уже не был, то убирать секс из программы ему казалось оскорблением по отношению к партнершам.

Он искренне полагал, что иначе он девушку обидит. В эти доли секунды между первым и вторым стуком, когда мысли проносились в Колиной голове со скоростью света, вышеуказанная мотивация показалась ему наиглупейшей, да и игра перестала выглядеть такой уж захватывающей в сравнении с реальной перспективой потерять жену или хотя бы серьезно испортить с ней отношения. Можно сказать, что с кровати, шатаясь, поднялся новый человек, адепт морали, трезвости и семейных ценностей.

Он встал и пошел на амбразуру голый телом и чистый душой. Неожиданно из-под одеяла недовольный женский голос пробурчал:

— Пусть они номер потом уберут. Дебилы, что за привычка по утрам в выходные людям спать не давать.

Голос Коля узнал. Он принадлежал его жене.

Глаза его снова заморгали несинхронно, колени подкосились. Коля икнул. Затем он автоматически подошел к двери, открыл, посмотрел полумертвыми зрачками на горничную, покачал головой, закрыл дверь и залез обратно под одеяло.

— Катя, а ты что здесь делаешь? — откуда-то издалека прокаркал незнакомый Коле голос.

— Господи, как же от тебя разит. Я время перепутала и приехала раньше, взяла ключ. Я же жена твоя как никак, решила тебя не будить и легла спать.

Колино лицо, судя по всему, было настолько перекошенным, что Катя начала смутно догадываться.

— А ты думал, ты с кем спишь?

— А я вообще ничего не думал, я не могу думать уже часов десять последних, я еще посплю, а потом сразу умру.

Коля проглотил бутылку с водой, залез под одеяло, еще раз посмотрел на свою жену, убедился, что это точно она, поклялся не пить больше никогда и уйти в разрешенный семейным кодексом монастырь. Клятву он ни одну не сдержал. Люди не меняются. Это и хорошая, и плохая новость.

Одним абзацем

Из жизни подкаблучников

Из жизни подкаблучников. (Я возглавляю ассоциацию, если чо.)

Итак, товарищ, живущий в постоянном инфернальном ужасе, не расстроил ли он барыню-жену, был ею попрошен разрулить один вопрос уровня покупки крючка в ванную комнату. Бросив обязанности топа крупного холдинга, он со всей пролетарской одержимостью взялся за дело. Молниеносно исполнил, послал отчет Верховному. Оттуда — ожидаемая тишина. Много чести холопам отвечать. Через час сел на совет директоров, выключил телефон. Закончил, оживил связь и упал в обморок. Пять пропущенных вызовов от жены. Отмечу, что за последний год дважды подряд она звонила, лишь когда гражданин не встретил ее в аэропорту. После того случая ему отрубили голову, пришили, снова отрубили и так все выходные. А тут пять звонков. Он быстро уволился, попрощался с родственниками, взял кеш из сейфа, билет на ближайший самолет и решил сбежать из страны. Было очевидно — случился пиздец, а жить хочется, как никогда.

И вот уже почти в аэропорту снова входящий от жены.

Несчастный решил все-таки ответить, так как не взять трубку при включенном телефоне — это моментальная дистанционная кастрация. У него такой гаджет прикреплен.

— Алё.

— Звонила тебе сказать спасибо, что помог!

— … пять раз звонила?

— Ну я чтобы не забыть в суматохе. Ладно, пока — спасибо, целую.

Бессердечные циники

Меня всегда окружали бессовестные циники. В свое время приятель долго встречался с двумя девушками одновременно. В какой-то момент он задолбался и решил сделать выбор. Долго взвешивал все за и против, советовался, ходил к астрологу, прислушивался к тому месту, в котором у обычных людей сердце, и в итоге определился.

— Ну всё, я решил. Выбрал Алёну.

— Почему?

— Не хочу говорить, ты решишь, что я совсем скотина.

— Да ладно тебе, из-за жопы, что ли?

— Нет. Ну правда, пообещай, что не скажешь, что я идиот.

— Ты идиот. Колись.

— Я реально охренел выбирать… Сил никаких нет уже.

— Ты что, издеваешься?! Можешь уже сказать, почему Алёна?

— У нее в душе такой напор!

Женское

Из разговора с одной из средних сестер:

— Вернусь в Россию, пойду на «Трейнспоттинг-2».

— Напомни, что это?

— Это продолжение главного фильма моей юности.

— А он когда вышел?

— Первый — двадцать лет назад.

— Какой ужас.

— Почему?

— Фильм твоей юности вышел двадцать лет назад, это просто пиздец!

— Да ладно, я еще ничего.

— Господи, при чем тут ты вообще?! Как всегда, только о себе думаешь. Ты, как никто, умеешь портить мне настроение, пока.

Обожаю женщин.

Женское. Прожитое

Булошная на углу Малого Афанасьевского и Сивцева Вражка.

Захожу. Пустынно. Ассортимент — диета, умри. Пирожные, бублики, круассаны, рулеты, корзиночки, булочки… Я хочу это всё. Вожделею. Этот огонь считывают три милейшие продавщицы, и, в силу одиночности моего пикета, они все собираются по ту сторону витрины прямо напротив меня. Со срывающимся с губ азартом я почти безумно начинаю свой, как мне кажется, ЗАКАЗ ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ. Три грации закатали рукава и открыли все прилавки.

— Как все вкусно! Значит, так. Давайте для начала корзиночку с малиной…

Затем я вижу в отражении витрины свой живот. Вспоминаю утреннее взвешивание, клятвы, обеты, споры и пари. Беру себя в руки и скучно заканчиваю:

— … и всё.

Разочарование продавщиц осязаемо и видимо. Две просто осыпались, а третья со всей мудростью и прожитой болью пристыдила меня:

— А так все начиналось!.. Нельзя так с женщинами, нельзя.

Дилер

Из ночных историй, рассказанных в Стокгольме.

Герой зарисовки оказался по работе в маленькой арабской стране. Закончив дела, он решил культурно отдохнуть с использованием в некоторой степени запрещенной субстанции. Страна, как сказано, старомодная, могут и голову отрубить. Но у товарища кнопка аларм залипла в детстве. Начал спрашивать у коллег, кто отвечает за разложение и разгул. Привели дерганного араба, боящегося собственной тени. Наш друг спрашивает: