Читать книгу "Из смерти в жизнь.... Советские солдаты России - Сергей Галицкий"

Уже потом я осознал, что Господь дал мне этого парня для испытания моей совести. А если бы я этого парня не взял, когда внутри себя торговался: брать — не брать? Что бы со мной тогда было?..

Когда я бежал по пашне, то понял, что пуля меня поймала. Чувствовал, что меня ужалило, — боль сумасшедшая. Мне было больно, очень больно. Но в каком месте болит — понять не мог. И только когда мы вышли к своим, я определил, куда меня ранило. Расшнуровал ботинок, снял — а там всё в засохшей крови… (Пуля попала в ногу сзади. Но мне повезло, что это были американские ботинки, у которых задник сделан из металла. Пуля прилетела плашмя (она у меня дома лежит) и оставила на заднике не круглую дырку, а продолговатую.)

Тут мне стало плохо, я побледнел и потерял сознание. Меня отправили в госпиталь. В госпитале лекарств было мало, их давали только самым тяжёлым. Ранение у меня было лёгкое, рану быстро обработали, потом какой-то красной жидкостью залили. Сказали: «Подожди немного, ещё обработаем».

В сам госпиталь заносили только тяжёлых раненых, я находился на улице. И тут прямо передо мной поставили носилки. На них лежал парень, накрытый с головой окровавленной простыней. Он, видать, уже не дышал. Тут подошёл врач и сказал: «Всё, не успели спасти…».

Кто-то у его изголовья положил голубенькую маленькую книжку, Новый завет с Псалтирью. Я никогда этой книжки в руках не держал. (Эта книжечка у меня с собой до сих пор. Я её кожей обтянул, крест наклеил сверху. И она все три кавказские войны со мной прошла.)

После гранат, которые я держал, руки и пальцы у меня какое-то время жили своей жизнью. Руки вперёд вытянулись, пальцы зашевелились и сами потянулись к этой книжечке. Открыл наугад — 15-й псалом «Храни меня, Боже, ибо я на Тебя уповаю…», потом 40-й «…Господь сохранит и сбережёт ему жизнь… Ты изменишь всё ложе его в болезни его…». (У меня возникло ощущение, что я псалмы знаю, что когда-то повторял их много раз. И из ста пятидесяти псалмов сейчас я сердцем знаю наизусть девяносто, они как будто записаны в моей душе.)

Я читал псалмы, как человек, который долго не пил воды, а тут добрался до чистого прохладного источника. Я перестал слышать крики госпиталя — врачей, раненых — и читал Псалмы вслух взахлёб! Читаю и чувствую, что я этот псалом точно знаю! Читаю другие и понимаю, что я и их знаю!.. И тут окровавленная простыня на носилках в районе головы стала приподниматься как от воздуха — парень задышал. А он был весь в дырках… Кто-то подбежал, поднимает простыню — а у парня глаза, которые в крови, открыты! Ведь я хорошо запомнил, как ему врач глаза закрывал. Кричат: «Что ты сделал?!.». А я чуть не плачу и сам ничего не соображаю: «Я ничего не делал, псалмы читаю…». — «Читай дальше, читай дальше, читай дальше!..». Читаю один за другим псалмы и снова чувствую, что они мои, как будто они в душе моей записаны! И тут я окончательно осознал, что Бог помогает. Парня опять унесли туда, откуда ранее вынесли. Откачали, он выжил…

После этого случая у меня возникло желание взять всего три вещи — соль, нож, икону Божьей Матери «Умиление», которая была со мной на войне, — и уйти в горы. Там выкопать пещеру и до конца жизни замаливать свои грехи.

После войны я провёл шестьдесят пять фотовыставок в самых разных местах: от маленькой сельской школы до Государственной Думы. На них мой рассказ о том, что видел, что пережил и к какому выводу пришёл: надо спешить делать только добрые дела.

Как-то с группой астраханского отряда спецназа Минюста и группой армейского спецназа мы работали в горах. Остановились — надо было ждать до утра, чтобы двигаться дальше. Залезаю в палатку и вижу свечи и торт! А бойцы поют: «С днём рождения тебя!». В этом аду в горах я забыл, что у меня завтра (вернее, уже сегодня) день рождения!

А откуда в этом аду появился торт, я узнал только потом. Парни ночью самовольно вошли в соседнее село. Окружили самый крайний дом, зашли. И попросили женщину-чеченку прямо при них сделать торт. Она увиливала, искала предлог как выйти из дома: мне надо орехи у соседей взять, мне надо то, мне надо это… Но народ был опытный, поэтому никуда её не отпустили — делай из того что есть! И вообще никого из дома не выпустили, пока она не испекла торт. И с этим тортом ушли обратно…

Я очень расстроился, ругался на них. Представьте, как они рисковали: ушли ночью за несколько километров к селу, потом возвращались. Но этот торт на мой день рождения я не забуду никогда… Правда, был в этот день рождения ещё один подарок. Подарок, цена которому — жизнь.

Стоял густой туман, мы шли в горах очень аккуратно, медленно. Буквально перед этим за две недели погибла шестая рота псковских десантников. Я был в «головняке» (головной дозор. — Ред.). Нас было трое. Метров сто пятьдесят позади шло ядро группы.

Спецгруппа отличалась тем, что все бойцы внешне были очень похожи на кавказцев — взрослые, страшные на вид мужики с бородами. Я их называл бойцами «кавказской сборки».

Вижу сквозь туман: метрах в десяти какие-то люди. Чуть сзади их тент натянут на колышках, под ним гранатомёты лежат. Нам повезло, что «духи» сразу не смогли сориентироваться, кто мы: у меня рожа вообще чисто арабская, за мной тоже бородачи идут. Вот эти полторы секунды всё и решили. У меня автомат был снят с предохранителя, только смотрел стволом под углом вниз. Я понял, что поднять его толком не успею, и поэтому выстрелил «духам» по ногам. Ребята тут же стали их добивать. Началась такая мясорубка!.. А потом мы поняли, что зашли внутрь «духовского» отряда потому, что шли очень тихо.

Слышу два-три взрыва — это наши гранатомётчики стали стрелять. Вспышки — та-та-та-та! — со всех сторон пошли. Туман. Никто не знает, кто где находится, кто в кого стреляет, кто кого валит — ничего непонятно!..

Минут через двадцать-тридцать нас выдавили к тому месту, где мы оставили технику и откуда начали подниматься в гору. Взяли круговую оборону. И тут я первый раз чуть своего парня не завалил. Стою во весь рост, прижался к борту подбитого «урала». На голову мне стали сыпаться щепки, оба борта очередь пробила. Я было подумал, что кто-то меня сзади расстреливает. Разворачиваюсь с автоматом, — выбегает тень! И я в неё стреляю!.. А это оказался наш парень, очередь у него над головой прошла! Хорошо, что он заранее пригнулся и из-за «урала» выскочил в уже полусогнутом состоянии. Кричит: «Ты что, это я! Там «духи»!». — «Здесь тоже!». Зажали нас капитально.

Всё горит, выстрелы, взрывы… Прибегает командир: «Уходим по одному!». Видно было, что он чуть запаниковал. Ведь по одному мы бы точно не вышли. Куда, в какую сторону уходить — никто не знает, густой туман. В этот момент я попытался вспомнить карту: слева гора вверх уходит, а справа — склон в долину. Наверх бы мы не прошли, а внизу нас ждали. И я понял, что это мой последний бой. Перекрестился, достал икону Божьей Матери «Умиление». Сказал: «Богородица Дево, радуйся! Благодатная Мария, Господь с тобою…». Поцеловал икону и с жизнью попрощался!..

И тут (вот этого никак я не могу забыть!) бежит на корточках парень, на нём сфера «альфовская». Это был офицер спецназа. Кричит: «Всё ребята, прощайте!.. Вызвали артиллерию на себя!».