Читать книгу "Август - Жан-Пьер Неродо"

Развязка. Акциум

Весной 31 года армия Цезаря, состоявшая из 60–80 тысяч пеших воинов и 12 тысяч всадников, на четырехстах кораблях переправилась через Адриатическое море. Решающей схватке предстояло разыграться у побережья портового города Акциума, под пристальным взглядом Аполлона, чей храм примостился на высоком берегу. В морском сражении готовились встретиться два крупных флота. Накануне боя, как это случалось уже не раз, Цезарь, погруженный в раздумья о грядущем, получил знак свыше. На сей раз небеса явили свою волю, послав ему навстречу погонщика с ослом. Цезарь, жадно ловивший любую примету, спросил у погонщика: «Как тебя зовут? — Евтихий, — отвечал тот. — А твоего осла? — Никон». Евтихий и Никон! Какая несказанная удача! Ведь Евтихий по-гречески означает «удачливый», а Никон — «победитель» (Светоний, XCVI, 5). В данном эпизоде нас восхищает не столько чрезвычайная изворотливость богов, сколько потрясающая способность Цезаря уметь читать их «послания». Поистине, надо было обладать особой восприимчивостью, дабы не упустить ничего действительно важного. Такой же способностью к распознаванию божественных знамений наделен и Эней у Вергилия.

Наконец настал день 2 сентября 31 года — один из таких дней, которые меняют всю мировую историю. Ни погонщик, ни осел не обманули: несмотря на численное превосходство Антония и его тщательную подготовку к сражению, исход битвы решил Агриппа. Предприняв обманный маневр, он сделал вид, что отступает, и тем самым увлек за собой часть кораблей Антония, что разрушило первоначальный стратегический замысел последнего. Клеопатра наблюдала за схваткой с одного из кораблей. Обнаружив, что удача не на их стороне, она испугалась оказаться в ловушке и на судне под названием «Антония» ретировалась с места сражения. За ней следом устремились 60 кораблей. При виде этого бегства Антоний также счел за лучшее отступить, уведя за собой еще 60 кораблей.

Итак, морскую битву Антоний проиграл, что, впрочем, еще не означало окончательной победы Цезаря в войне. Антонию и Клеопатре удалось спасти часть своего флота; другая его часть успела укрыться в Амбракийском заливе, и в полной неприкосновенности оставались их сухопутные силы. Говорить о том, что все потеряно, пока явно не приходилось, — разумеется, при условии, что солдаты не переметнутся к врагу. Увы, в войсках царило уныние. Люди своими глазами видели, как бежала с места битвы царица, как следом за ней бежал главнокомандующий, но, конечно, не понимали, что в этом бегстве заключался единственный способ спасти положение. Цезарь не преминул запустить во вражескую армию слух о том, что Антоний сознательно скрылся вместе со своей любовницей, бросив воинов на произвол судьбы. Он также старался дать понять, что проявит милосердие к тем из них, кто перейдет на его сторону, и будет вновь считать их римскими солдатами, суля в будущем и земли, и денежные награды… Коротко говоря, вскоре и флот, и сухопутное войско сдались Цезарю, а стычка близ Акциума, наконец-то обретшая значимость победы, превратилась в легендарную битву при Акциуме, прославлению которой посвятили свои силы поэты, связавшие свой личный успех с процветанием Цезаря.

Повествуя об этих событиях, Дион Кассий (LI, 1, 2) дает такой комментарий:

«Если я упоминаю эту дату — 2 сентября, то имею на то особую причину, хоть и не в моих правилах давать подробности такого рода. Но именно тогда Цезарь в первый раз получил в свои руки всю власть, и в дальнейшем разумно вести отсчет годам его владычества начиная с этого дня».

Пожалуй, историк немного поторопился, потому что для укрепления полученной власти Цезарю предстояло сделать еще немало. Прежде чем добивать Антония и Клеопатру, которые в любом случае проиграли окончательно и бесповоротно, следовало заняться огромной армией, ожидавшей обещанных наград, и восточными царями, в большинстве желавшими победы Антонию. Цезарь собирался отправиться в длительную поездку по странам Востока, когда от Мецената, остававшегося от его имени управлять Римом, пришло сообщение о попытке государственного переворота, предпринятой Лепидом — сыном бывшего триумвира. Солдаты, вернувшиеся в Италию из чужих стран, писал он также, проявляют беспокойство и готовят мятежи. Цезарь отправил в Рим Агриппу, вручив ему дубликат своей личной печати. Однако обстановка продолжала оставаться тревожной, и тогда он сам приплыл в Брундизий, хотя стояла зима. Меньше чем за месяц, действуя где подачками, где посулами, ему удалось восстановить спокойствие. Но он понимал, что это не более чем отсрочка. На первое место вышел вопрос о захвате сокровищницы Птолемеев.

Все это время Антоний и Клеопатра, укрывшись в Александрии, строили планы один фантастичнее другого и закатывали пиры один роскошнее другого, одним словом, делали все, лишь бы не думать о том, что их ждет в ближайшем будущем. Антоний пребывал в подавленности и ненадолго оживал только во время очередного торжества, каждое из которых праздновалось с пышностью на грани отчаяния. В такой обстановке Антилл впервые надел мужскую тогу, а Цезарион пополнил собой списки эфебов. С двух сторон к Александрии подтягивались войска. Их вели Цезарь и его друг Корнелий Галл, явно вознамерившиеся взять город в клещи. Антоний обратился к Цезарю с просьбой позволить ему уехать в Афины, где он обещал жить как обыкновенный гражданин. Царица дала согласие отречься от престола в пользу своих детей и засыпала Цезаря роскошными подарками. Но он оставался непреклонен. Он жаждал покончить с ними раз и навсегда. 1 августа 30 года с небольшими боями у городских стен он вошел в Александрию.

Продолжение истории знакомо нам в пересказе Плутарха и по шекспировской трагедии, основанной на том же источнике. Цезарь предупредил Клеопатру, что не станет вести с ней никаких переговоров до тех пор, пока она не избавится от Антония, и царица устроила так, чтобы Антонию сообщили, будто она умерла. По всей вероятности, она рассчитывала, что он последует ее примеру. Он так и сделал, однако рана, которую он нанес себе сам, оказалась не смертельной, и он продолжал жить еще некоторое время. Его хватило, чтобы Антоний узнал, что жива и царица. Он попросил, чтобы его перенесли к ней, и скончался у нее на руках. Клеопатра рыдала от горя и покрывала свое тело кровью, обильно струящейся из раны Антония.

Говорят, что, узнав о смерти Антония и увидев его мертвое тело, Цезарь Октавиан заплакал, — точно так же плакал Юлий Цезарь, когда ему донесли о гибели Помпея. Что это было, крокодиловы слезы на берегах Нила? Или внезапное проявление чувства? Об этом мы не узнаем никогда, но ясно одно: эти слезы во многом и надолго определили отношение к нему других. Вполне возможно, что он искусно притворялся, копируя приемного отца с его легендарным милосердием и стараясь показать, что после Акциума станет таким же великодушным; но не исключено, что его скорбь, при всей своей «выгоде», была вполне искренней. В любом случае отныне Цезарь больше не мог дать волю простому человеческому чувству, чтобы не быть заподозренным в лицемерии. Он сам себя загнал в ловушку, и всякий раз, когда ему случалось переживать личное горе, а потом непременно использовать печальные обстоятельства для укрепления своего величия, он не мог не чувствовать себя загнанным зверем.

Впрочем, какие бы чувства им ни владели, они не помешали ему проявить максимум осмотрительности в переговорах с Клеопатрой. Он боялся, что она уничтожит баснословные богатства Птолемеев, все еще находившиеся в ее руках, а кроме того ему, вероятно, хотелось, чтобы царица осталась в живых и присутствовала при его триумфе. Она же, разумеется, желала этого меньше всего на свете. Несмотря на постигшее ее горе, она, как и Цезарь, ни в малейшей степени не утратила своего хитроумия, так что их встреча превратилась в настоящую схватку двух лицемерий. Возможно, между ними и в самом деле состоялась беседа, похожая на ту, что сочинил Шекспир, читавший об этом у Плутарха: