Читать книгу ""Черта оседлости" и русская революция - Владимир Бояринцев"

Следует напомнить, что всё это было написано почти сто лет назад — в 1911-м году.

Русские писатели и «еврейский вопрос»

«Еврейский вопрос» (М., 2001) — так называется книга писателя Ивана Сергеевича Аксакова, посвящённая истории распространения еврейства в России и включающая в себя статьи из газет периода 1862–1883-го годов.

Эти статьи были написаны в годы, когда после отмены крепостного права в России, обсуждался вопрос о возможности расширения прав евреев, постепенного уравнивания их в правах с остальными жителями Российской империи.

И. С. Аксаков писал: «Мы никогда не враждовали с евреями. Мы признаём великие дарования этого народа и искренне сожалеем о его заблуждении. Мы готовы желать, чтобы обеспечена была ему полная свобода быта, самоуправления, развития, просвещения, торговли (разумеется, во сколько евреи способны уважать общие для всех граждан законы); мы готовы даже желать допущения их на жительство по всей России, но мы не можем желать для них административных и законодательных прав в России…».

Но в действительности такая схема почти через сто лет была применена евреями, когда арабы, живущие в Палестинской автономии, не представлены ни в исполнительной, ни в законодательной власти Израиля.

Своё мнение Аксаков обосновывал тем, что существуют несовместимость христианских и иудейских принципов: «Иудаизм в наши дни является не только материальным могуществом, но и духовным, входя постепенно во все духовные и нравственные изгибы христианского бытия. Он господствует не только на бирже, но и в журналистике, он проникает… и в сферу искусства, и в сферу науки, и в область социального внутреннего процесса европейских обществ, везде и всюду внося свой дух отрицания».

Аксаков пишет о состоянии дел в деревне: «Шинкарь, корчмарь, арендатор, подрядчик — везде, всюду крестьянин встречает еврея: ни купить, ни продать, ни занять, ни наняться, ни достать денег, ничего не может он сделать без посредства жидов — жидов, знающих свою власть и силу, поддерживаемых целым кагалом… и потому дерзких и нахальных».

«Еврейство в пределах Русской империи — это наследие наше от Польши, это польский “правовой порядок”, однозначащий с бесправностью крестьянского населения — презренного холопа. С присоединением Новороссийского края граница еврейской оседлости расширялась, но еврейское население ни в Малороссии, ни в возвращённой нами от Польши Заднепровской Украине, ни в Белоруссии ни на один процент не убавилось. Трудно понять, в силу каких филантропических, политических, административных или экономических соображений можно предъявлять требование об уничтожении черты еврейской оседлости. Нельзя же, повинуясь требованиям отвлечённой, якобы либеральной доктрины, совершать над своим родным народом эксперименты не только не либерального, но положительно опасного для его свободы свойства».

И далее: «Класс городских обывателей имеет всегда преимущество перед сельским и по степени образованности. которая в городе, разумеется, выше, чем в деревне, и потому, что в его руках рынки, т. е. место сбыта сельских произведений, и по тем удобствам жизни, которые сосредотачиваются именно в городе. В таком преимущественном положении находится еврейское племя, составляющее главный контингент городского населения на юге и западе России, — а городское население, как известно, поставляет главный контингент во все учебные учреждения. С тех пор, как евреи решили воспользоваться свободным доступом к высшему образованию, открытым для них в казённых учебных заведениях, а с образованием сопряжены были разные льготы по отбыванию воинской повинности, наши гимназии и даже университеты стали переполняться евреями».

«Высшее образование в России создаёт по отношению к массе простого народа особую среду, которую печать наша прозвала “интеллигенцией”, “культурным классом”, и за которой признаёт право народного представительства… даже без выборов и полномочий. Для простого же народа все они — “господа”… Таким образом, вскоре сядут в “господах” над нашим русским народом и евреи — не просто, как теперь, торгаши, но уже, в самом деле, как умственная, “культурная”, “общественная” и уж конечно, отрицательная, а не положительная сила».

Аксаков делает предложение, которое, как он считает, должно снять все противоречия между иудеями и христианами:

«Пусть соберётся, по приглашению самого правительства, собор раввинов со всей России, с участием представителей еврейского народа и, просмотрев Талмуд, пусть торжественно и всенародно осудит, отвергнет, запретит и похерит все те статьи Талмуда, которые учат евреев вражде и обману и послушание которым не может быть совместимо с мирным и безвредным пребыванием в христианской среде.

Только тогда, а не прежде, поверим мы искренности еврейских публицистов, прославляющих идеалы еврейской нравственности, — только тогда лишь и настанет время толковать об уничтожении законодательных различий между евреями христианами и об их безусловной гражданской равноправности…» (выделено мной. — В.Б.).

В 2005-м году вышла книга «Русские писатели о евреях», составитель которой В. Н. Афанасьев в аннотации к ней отмечает: «В предлагаемую книгу вошли произведения русских писателей, написанные за последние двести лет, начиная с Г. Державина и кончая дневниками Г. Свиридова».

Естественно, книга эта может быть дополнена и высказываниями М. Горького, З. Гиппиус, И. Бунина, современных русских писателей и публицистов.

При этом интересно проследить, как по времени изменялись взгляды некоторых из них на состояние «еврейского вопроса».

Вот «Еврейский вопрос» из «Дневника писателя» — Ф. М. Достоевского, март, 1877 год:

«О, не думайте, что я действительно затеваю поднять “еврейский вопрос”! Я написал это заглавие в шутку. Поднять такой величины вопрос как положение еврея в России и о положении России, имеющей в числе сынов своих три миллиона евреев, я не в силах. Вопрос этот не в моих размерах. Но некоторое суждение моё я всё же могу иметь. И вот выходит, что суждением моим некоторые из евреев стали вдруг интересоваться. С некоторого времени я стал получать от них письма, и они серьёзно и с горечью упрекают меня за то, что я на них “нападаю”, что я “ненавижу жида”, ненавижу не за пороки его, “не как эксплуататора”, а именно как племя, то есть вроде того, что “Иуда, дескать, Христа продал”…».

И далее Ф. М. Достоевский задаёт вопрос: «Уж не потому ли обвиняют меня в “ненависти”, что я называю иногда еврея “жидом”? Но, во-первых, я не думал, чтоб это было так обидно, а во-вторых, слово “жид”, сколько помню, я упоминал всегда для обозначения известной идеи: “жид, жидовщина, жидовское царство” и проч. Тут обозначалось известное понятие, направление, характеристика века. Можно спорить об этой идее, не соглашаться с нею, но не обижаться словом…».

Ф. М. Достоевский отвечает на обвинение своего корреспондента в незнании еврейского народа: «Положим, очень трудно узнать сорокавековую историю такого народа, как евреи; но на первый случай я уже то одно знаю, что, наверно, нет в целом мире другого народа, который бы столько жаловался на судьбу свою, поминутно, за каждым шагом и словом своим, на своё принижение, на своё страдание, на своё мученичество. Подумаешь, не они царят в Европе, не они управляют там биржами хотя бы только, а стало быть, политикой, внутренними делами, нравственностью государств».