Читать книгу "Умереть, чтобы проснуться - Пол Перри"

Сейчас я понимал, что все это время я не знал своего сына, так как ставил свой эгоизм выше его счастья. Он справлялся с учебой, но хотел ее бросить. К сожалению, я игнорировал этот вполне очевидный факт, потому что предпочитал жить так, как было принято в нашей семье на протяжении поколений.

В Индии на старшего сына возлагаются особые надежды. Из всех остальных детей у него свои отдельные задачи. Он должен быть самым высокомотивированным. Он должен подавать пример успешной жизни своим братьям и сестрам. Как и многие другие иммигранты (хотя вместе с женой мы прожили в Соединенных Штатах более двадцати пяти лет, и все наши дети родились в Америке), мы продолжали жить так, словно эта индийская традиция действительно была необходима для успеха всей нашей семьи.

Но это не принесло Рагаву счастья. Ему не хотелось того, чего хотели от него мы. Когда мы его спрашивали, он утверждал, что охотно посещает занятия в мединституте, но было ясно, что его сердце не лежит к медицине, но он так хочет угодить нам, что подавляет собственные желания и мечты. В его душе разыгрывалось сражение между родительскими ожиданиями и его собственными желаниями — его страстным увлечением программированием.

Между тем я вел свое сражение — сражение между родительскими ожиданиями и страстью моего сына. Я хотел, чтобы мой старший сын пошел по моим стопам, чтобы он стал врачом, как многие из наших друзей. Только позже я понял, что безжалостно толкал его в этом направлении, так безжалостно, что он не мог сказать «нет».

Не позволяя ему жить своей жизнью, я мучился вопросом: «Чего он не может понять?» Было бы лучше, если я сформулировал бы вопрос по-другому: «Что я сам не могу понять?» Ответ был прост. Я был приверженцем старой парадигмы, мифа, который гласит, что «отец знает лучше».

Я развивал свои медитативные навыки не только потому, что хотел совершенствоваться в собственной практике, но и потому, что разрабатывал различные медитации для тех, кому могла понадобиться целительская практика осознанности. Медитация позволяет достичь разных состояний, и я чувствовал, что могу достичь всех. Повторенье — мать ученья, а что касается медитации, я уже привык к серьезной повседневной практике и хотел добиться больших результатов в этом земном раю.

К своему удивлению, я вдруг обнаружил, что стал жертвой медитационного кризиса. Он напоминает творческий. Писателю не пишется, а я не мог медитировать. Этот кризис предстал передо мной во весь рост после моей первой недели пребывания на острове. По утрам я подолгу гулял по белому песчаному пляжу и старался держаться поближе к кромке волн, которые перекатывал яркий голубой океан.

Пройдя три километра, я уселся в позе лотоса на мягком песке и закрыл глаза ладонями. Мое лицо было обращено к солнцу, и я благодарил высшие силы за подаренное мне счастье — я опять увидел восход. Это была моя медитация благодарности.

Но она не принесла желаемого результата. Как ни странно, но вместо погружения в состояние полной умиротворенности и чувства благодарности за все хорошее, что меня окружало, я испытывал чувство глубокой тоски, что нахожусь здесь, на Арубе, а не дома в Калифорнии. Появились плохие воспоминания о жизни, которые не желали исчезать. Такие мысли могут возникать при обычных медитациях, но я научился с ними смиряться и отпускать их вместе с другими негативными мыслями, не причиняя себе ни малейшего вреда. Но сейчас, на Арубе, негативные мысли не исчезали. Нет, они застыли неподвижно и потешались надо мной, как чудовища разума, какими они и были. Очень скоро мои расслабляющие медитации превратились в негативные и беспорядочные эпизоды.

Я перепробовал разные психотехники, которые помогли бы улучшить результат. Я попробовал медитацию осознанности, когда мое внимание было направлено в область пупка, а я сосредоточен на его размеренных движениях. Но негативные мысли не исчезали. Медитация самообследования организма, когда с каждым вдохом я сосредотачивался на разных его частях, не избавляла мой разум от чудовищ. Они потешались надо мной. Я совершал медитацию шагов. Я медленно расхаживал взад и вперед по полоске теплого песка, мысленно сосредотачиваясь на каждом шаге, пытаясь ощутить подошвы стоп и устремляя свой взор в нейтральную точку в отдалении. На этот раз этой точки не было. Были только мучительные видения и воспоминания. Что бы я ни делал, я не мог приказать чудовищам оставить меня одного. Когда я закрывал глаза, надеясь вступить в прохладный рай спокойного медитативного состояния, я погружался в хаос гнева и обиды. Так продолжалось неделями. Во мне росли неуверенность и страх, что духовное влияние ОСП покинуло меня навсегда.

Я старался, но не мог добиться духовного экстаза. К сожалению, я винил в этих неудачах моего отца и пути, которые я так и не выбрал в своей жизни. Когда я пытался выкинуть эти мысли из головы, я всякий раз сотрясался от гнева и обиды. Иногда я несправедливо винил в своих неудачах моего сына Рагава, и это создавало леденяще неприязненную атмосферу немногочисленных вечеров с ним. Я рассчитывал, что медитация поможет мне сохранить спокойствие и сосредоточенность; без нее меня снова захлестывали гнев и обиды, когда я заставлял Рагава прилежно учиться или (упаси Боже!) предлагал разрешить мне помочь ему в учебе.

Я могу сказать, что раздражение было взаимным.

«Лучше бы ты не приезжал!» — сказал он однажды.

«Я тоже так думаю», — ответил я.

Оглядываясь назад, я понимаю, что поступал не из сочувствия или сострадания, а из эгоизма. Я хотел того, что хотел — сын должен стать врачом, меня не заботило его мнение. Да, ведь отец знает лучше.

Но потом меня осенило. Я стоял на полосе девственно чистого песка и смотрел на солнце. Я искал внутреннего умиротворения, но не находил. Во мне клокотал гнев. Ум был рассеян, хотя должен был прочно укорениться в настоящем. В своей молитве я задавал только один вопрос: «Что дальше?»

В голове зазвучали громкие и отчетливые голоса ангелов: «Будь сострадательным».

Я чуть не задохнулся от стыда.

«Я не сострадателен», — упрекнул я себя.

По поручению Светящегося Существа я должен был разработать область медицины, главным образом основанную на сострадании, и все же верх одерживала темная сторона — та сторона моего эго, которая заставляла думать только о себе. Я должен был научиться прощать, любить и исцелять. Я должен был отказаться от мысли, что отец знает лучше. Дело в том, что я сам не знал, что лучше для Рагава. Сейчас он хорошо учился в институте, но в итоге его поджидало несчастье. В конце концов, с каждым новым успехом в учебе он приближался к получению диплома — к профессии врача, которая казалась ему несчастьем. Я ошибался, когда подталкивал его вперед и не спрашивал, куда он хочет поступать.

«Отец не знает лучше», — сказал я себе.

Это было неприятно осознавать, но через минуту я понял, что достиг своей цели. Мне казалось, что я пробил стену и вошел в новый мир свободы и разумения. Таким был итог медитативного кризиса. Я увидел свое благословение, а не проклятие. Я освободился от эгоизма.

Я сел под деревом и достал ручку и блокнот. Затем, в течение следующего часа, я составлял правила дальнейшей медитации.