Читать книгу "Хуже всех (сборник) - Сергей Литовкин"

– Ага. А как же?..

* * *

Графиню, как выяснил Женя у старожилок, звали Софьей Петровной. Жила она в квартире бельэтажа, была шибко гордою и высокомерной, за что и получила свое прозвище. Кильков счел своим долгом дознавателя побеседовать с ней о странном случае с солдатами и направился в квартиру под номером три.

Не очень-то надеясь на какой-либо результат, Кильков несколько раз провернул на двери латунную старорежимную дребезжалку, похожую на открывалку для консервов, но выполняющую функцию звонка. Через несколько минут дверь приоткрылась на ширину цепочки, и он ощутил на себе внимательный взгляд из темного пространства.

– Здравствуйте, Софья Петровна, – поприветствовал Женя дверной проем и представился, – я из комендатуры, военный дознаватель Кильков. Можно войти?

Дверь открылась и щелкнул выключатель, разбудивший тускловатую лампочку на стене.

– Заходите, юноша, – доброжелательно произнесла невысокая худощавая старушка в темном платье с белым отложным воротником. Она заперла за гостем дверь и пригласила его в гостиную.

– Ого, – подумал тот, – окинув взглядом старинную мебель и картины в золоченых рамах под четырехметровыми потолками с вычурной лепниной.

– Красиво у Вас.

– Ах, это только остатки прежнего благополучия. Вы, кажется, морской офицер.

– Да, капитан – лейтенант.

– Когда-то, очень давно, у меня был кавалер в таком мундире, – она мечтательно закатила глаза, – впрочем, что Вам угодно?

Кильков кратко изложил странные события, случившиеся с тремя бойцами, и поинтересовался, не знает ли собеседница чего-нибудь об этом.

– Да. Пожалуй, я их видела. Они сидели в нашем дворе. Но ничего, кроме этого сказать не могу.

Женя поблагодарил хозяйку и, собираясь уходить, обратил внимание на целый иконостас старинных фотографий, украшавших большую часть стены. Большинство из них было посвящено мужчине средних лет, чье лицо казалось знакомым. Рядом с ним на групповых снимках часто можно было видеть миловидную молодую даму с элегантной тростью в руке. Такой же, какую сейчас держала в руках Софья Петровна.

– Это, наверное, Вы? – задал вопрос Евгений, показывая на фото. Хозяйка утвердительно кивнула и привычно оперлась на рукоятку трости, которая в своих причудливых изгибах изображала какого-то китайского дракона.

– А он, – Женя показал на мужчину, – кажется, очень похож….

На языке вертелась фамилия поэта, с которого совсем недавно были сняты запреты на публикацию.

– Да, это он. Мы очень дружили…

– Его, ведь, еще при Сталине… куда-то этапировали.

– Очень тяжелая судьба и страшная кончина без вести…

Женя грустно покачал головой и, больше не задавая вопросов, галантно, насколько умел, попрощался.

Хозяйка тоже засобиралась по каким-то делам и из подъезда они вышли вместе.

На улице их пути лежали в разные стороны и Кильков нос – к носу столкнулся со своим соседом дому Витей Красавиным.

– Привет, – радостно воскликнул тот, – что это ты с нашей Софочкой гуляешь?

Виктор работал (или, как он любил говорить – служил) актером больших и малых театров и направлялся, по-видимому, на вечерний спектакль в очаг культуры, расположенный буквально за углом.

– А ты ее знаешь?

– Только твое солдафонское ремесло тебя извиняет, – Красавин театрально закатил глаза, – как ты сам можешь не ведать, что она муза великого Поэта?

Виктор охотно рассказал, что Софья Петровна является местной достопримечательностью и хозяйкой чего-то вроде литературно-театрального салона, где постоянно собирается весь городской бомонд, поэты, писатели и прочая интеллигенция. Молва приписывала ей хитроумное спасение Поэта от ареста, драматичную любовь и, наконец, трагическую роль последнего свидетеля его задержания и высылки в неизвестность. Софочка, как ее звали постоянные визитеры, всю жизнь проработала в областной библиотеке, заведуя какими-то древними фондами. Она чудом избежала репрессий и уплотнительных подселений, оставаясь для всех живым отсветом и эхом гения.

– Во, как, – удивился Кильков, – а я ее о наших солдатиках расспрашивал, которых в этом дворе кто-то отделал.

– И сильно?

– Не смертельно, но с последствиями. Она-то, вроде, ничего не видела. А других свидетелей нет.

– Ладно, я побежал, – заторопился Виктор, – ты только к Софочке больше со своими глупостями не лезь. Побереги нежную душу…

* * *

Женя весь вечер проторчал в своей лаборатории, занимаясь построением гистограмм для отчета, а с раннего утра поехал в госпиталь колоть рядового Боракина. Тот уже не рыдал, а был в полусонном состоянии с придурковатой улыбкой на лице. Похоже, что ему вкололи какую-то сыворотку покоя, радости и правды. Он обрадовался Килькову, как родному и рассказал, наконе, очень занимательную историю. Женя не мог поверить тому, что услышал. Судя по рассказу Станислава Боракина, дело было так:

Три бойца полдня проболтались по городу, и присели на скамеечку в пустынном дворе старого большого дома неподалеку от драмтеатра. Выпили две бутылки пива, на которые ушли все карманные деньги, и закурили последнюю сигарету по кругу. Поблизости ни души. Из-под арки появилась худощавая старушка антикварного вида чуть ниже среднего роста в шляпке и при белом воротничке. Слегка опираясь на трость, она пересекала двор, направляясь к центральному подъезду. В левой руке ее была скромная тюлевая сумка, в которой просматривалась большая коробка конфет и явно прорисовывалось горлышко бутылки шампанского, серебрящееся фольгой.

– Жирует, клюшка, – буркнул зло Стеценко.

– Эй, бабуля! – сказал он погромче, когда та приблизилась на расстояние трех шагов, – отдай шампунь защитникам родины. Во рту пересохло. Душа горит.

Старушка, как ни в чем, ни бывало, продолжала свой путь. Отрешен и задумчив был ее взгляд. По-видимому, она была глуховата и не слышала солдатского окрика.

Стеценко встал со скамьи.

– Отстань от нее, – попытался остановить товарища Боракин, но тот уже протянул руку к заветной бутылке.

Никто не заметил, что случилось, но Стеценко, подкосившись, брякнулся к ногам старушки. Она протянула ему свою тросточку, вроде как, помогая подняться, но тот, почему-то, завыл по-волчьи и начал отползать в сторону. Бабушка как-то подтянулась, став, несколько выше ростом. Она переложила трость в другую руку и достала изогнутой рукояткой до шеи пластуна, зафиксировав его на грунте. Потом она его отпустила и снова зафиксировала. И так несколько раз в полной тишине. Что-то кошачье было в ее движениях и малоподвижном прохладном взгляде. Саша Кузьмин подскочил к товарищу, желая подать ему руку, но сам грохнулся рядом. Старушка достала тростью его плечо, а он, негромко охнув, оторвался от земли в спасительном рывке вправо. Старухин жезл достал его в полете и уложил на землю поблизости от Стеценко. Саша стонал и пытался откатиться в сторону. Бесполезно. Трость бабули управляла его телом, как коромысло с нитками марионеткой кукольном театре. Вскоре он уже не шевелился, а лежал на спине с открытыми глазами, пуская слюни. Все это произошло очень быстро, но словно в замедленном темпе. Сам Боракин помнил, что испуганно заорал и бросился на помощь друзьям, стараясь отпихнуть от них странную бабулю. Нелепо промахнувшись, он, зацепился за что-то ногой и начал падать, размахивая руками в поисках опоры. Это было его последнее впечатление перед кошмарным пробуждением в госпитале.