Читать книгу "Бег по краю - Галина Таланова"

– Ты зачем рубаху надеваешь? Положи в пакет! Увидят – еще заругают…

– А… – Федор махнул неопределенно рукой…

Она старалась, как могла, ничем не выдать их любовь. Да, это была любовь, не страсть, не стихия, как река, вырвавшаяся из запруды и сметающая все на своем пути, – это была река глубокая и полноводная, но она текла в своих берегах, а вот подводные ключи бурлили, бурили воронку мутного омута. Федор же иногда будто забывал, что он – женатый человек и находится в гостях у своего друга. Пугал этим Лиду до внутреннего озноба: такого, как был тогда, когда она однажды наелась шампиньонов и точно покрылась изнутри гусиной кожей, а снаружи вся горела. Вырастал из-под земли, подкравшись беззвучно пантерой, делал резкий прыжок – и она оказывалась у него в объятиях. Стоял спиной по ходу движения в лодке, что мчалась по течению навстречу подводным камням, чуть лишь высовывающим из воды свои шапки. Стоял во весь рост, хотя и не раскачивая лодку, но и не гребя и не правя – куда вынесет, так был уверен, что мимо камней пронесет…

66

Она потом думала, догадывался ли Андрей, что они встречаются без него? Вряд ли… Или то было инстинктивное нежелание знать, когда от удара закрывают голову ладонями?

Теперь Лида старалась попасть в командировку в столицу, куда Федор мог запросто добраться из своего Подмосковья. Она звонила с вокзала из автомата, предварительно наменяв целый большой мешочек 15–20-копеечных монет для междугороднего разговора, сообщала, что прибыла, и только потом ехала устраиваться в гостиницу, вернее в общежитие, где комендант по договоренности с замом по хозчасти пускал сотрудников ее предприятия на побывку. Общага эта была для строителей. Сюда приезжали учиться на курсы повышения квалификации бухгалтера со стройки и всякие мастера да прорабы, мелкие начальники из трестов, чтобы урегулировать вопросы с поставками материалов, проектами, заказами. Гостиница была вся заплеванная, похоже, в ней и не убирался никто. Желтое солдатское белье, пол весь в крошках еды и в раздавленных мякишах хлеба, намертво прилепившихся к полу, словно родинки и бородавки на старческой коже. Ванная вся в рыжих потеках, напоминающая по цвету сходящий по весне снег, впитавший в себя гарь выхлопных газов, снизу подкрашенный оттаявшей глиной. Кран нудно капал, издавая звук, напоминающий стук первых редких капель дождя по железной крыше, долбящий, наводящий тоску в первые холодные августовские ночи.

По столам ползали рыжие тараканы в таком количестве, что казалось, это сквозняк, гуляющий по кухне, шевелил просыпанные крошки. Из переполненного помойного ведра всегда торчали бутылки и распространялся ударявший в нос запах, от которого у Лиды частенько начинался рвотный спазм, который она с трудом сдерживала, стремглав выбегая с кухни.

Остаться вдвоем в общаге можно было только утром или днем. Вечером бухгалтера пили и орали песни, оккупировав проходную комнату и кухню. Федор по возможности брал какой-нибудь библиотечный день – и они гуляли по шумным московским улицам, иногда ходили в театр, а так чаще старались остаться в гостинице.

Перед отъездом Федор помогал ей накупить колбасы, мяса, конфет и апельсинов, чтобы везти домой. В те времена продукты в другие города России возили сумками из Москвы.

Она была рада, когда Федору удавалось проводить ее на вокзал и посадить в поезд.

Пару раз она уезжала без Федора. Тащила нагруженные, будто кирпичами сумки, через каждые пять-десять метров ставила багаж на заплеванный окурками и фантиками перрон и передыхала, а затем снова двигалась дальше вдоль состава поезда.

Муж даже как-то пару раз сам просил Федора помочь ей, если тот будет в столице.

Теперь она ждала этих своих командировочных поездок, этого бегства в чужую жизнь, когда можно будет безнаказанно раствориться в шумной толпе спешащих тебе навстречу людей, бродить по промозглым вечерним улицам, щедро освещенным разноцветными огнями рекламы, ничуть не заботясь о том, что будешь узнанной. Она наблюдала, как быстро меняется содержание бегущей строки на высотном здании: буквы летят, как по бикфордову шнуру, вспыхивая новогодними фонариками одна за другой и постепенно складываясь в осмысленность. Она подумала, что вот так же и наши чувства слагаются по букве, зажигающейся одна за другой, и незаметно приобретают осознанность. Но как только слово сложится целиком – немедленно исчезает бесследно, оставив после себя легкое свечение где-то там, где высотное здание силится слиться с небом, растворяясь в его чернильной духоте. И вот уже новые буквы совсем другого цвета снова рождаются одна за другой, чтобы на мгновение сложиться в целое и бесследно растаять, уступая место новому… Не знала, не видела, вдруг однажды заметила, как августовскую комету, выпавшую из равнодушного мерцания бисера звезд в холодный вечер, когда замечаешь, что теперь темнеет рано, – и вот осколок звезды уже стремительно приближается к твоему крыльцу, на котором ты сидишь, кутаясь в старую шаль, чтобы упасть тебе прямо в руки, а затем сгореть, оставив волдыри и рубцы на нежной коже.

Она нисколько не испытывала угрызений совести, будто бы все в ее жизни было правильно; все, как нужно: та жизнь и эта жизнь… Она идет под руку с родным мужчиной в чужом городе. Гуляют, как влюбленная друг в дружку семейная пара… Лидочка шествует уверенной походкой любимой женщины, у которой все лучшее еще впереди. Это она стоит у входа в метро, до головных спазмов вглядываясь в черную толпу, вытекающую из подземелья, в надежде увидеть любимое лицо. Это она, легкая и прекрасная, бежит навстречу знакомой долговязой фигуре, раскинувшей в полете руки для того, чтобы крепко к себе прижать ее соскучившееся тело, поднимая на свою высоту, где летает синяя птица счастья. Это у нее сладко замирает сердце от того, что тяжелая мужская ладонь легонько погладила ее по волосам, а горячие губы целуют палец за пальцем на ее руке, выбирая из них самый любимый, с заусенцами, чтобы нежно облизать шершавым языком где-то в глубине рта, мягко обхватив теплыми губами, имеющими вкус недоспевших нектарин.

* * *

Все сначала начать, с пустяка:Очарованно бредить свиданьемИ на зов, как на свет маяка,Прилететь с обновленным дыханьем.

Пожалуй, ей было страшно потерять и того, и другого.

Ей совсем не нужна была эта любовь в засиженной тараканами общаге, но ей не хватало ощущения, что твою птичью трель не только слушают, возвращаясь из сна, но и понимают все пропетое, как свое собственное сочинение.

При всем при том, что у нее были благополучный дом и будущее, она продолжала жить в доме свекрови, как в гостинице, с чувством, что находится под постоянным ионизирующим излучением, пытающимся просветить ее насквозь и выявить притаившуюся опухоль. Вот смотрите: какой у нее скелет, и совсем не в шкафу, а тут в комнате, залитой солнечным светом, нанизывающим пылинки на свой расширяющийся луч.

Кем она была для Федора? Праздничным фейерверком, на минуту освещающим серые лица, замученные рутиной быта? Разноцветными огнями, сменяющими друг друга и окрашивающими тени на лице отблеском елочных гирлянд из фонариков, мигающих с частотой биения сердца? Она никогда не забудет тот испуг на лице Федора, когда она подошла к нему сзади, увидев склонившийся над книгой любимый затылок в Центральной библиотеке, где они договорились встретиться, и положила руки на сгорбленные плечи. Он тогда дернулся, как от электрического удара, воровато озираясь в сторону, совсем противоположную от нее, и сказал, что он скоро выйдет из читального зала и пусть она подождет его внизу. Как оказалось тогда, в том зале сидел его коллега с кафедры и Федор не хотел «светиться». Это было нормально и разумно, но почему-то сердце в горькой обиде, дрожащее, как вымокшая кошка, забилось в темный угол, уткнувшись носом в пыльную холодную штукатурку, и там сдерживало свои всхлипы, натужно качая пересыщенную адреналином кровь.