Читать книгу "Анна и французский поцелуй - Стефани Перкинс"

Глава двадцать вторая

Суббота – очередной день экскурсий, еды и кино – вновь завершается скомканным разговором на лестничной клетке, посторонним человеком в моей постели, неловкими прикосновениями… И наконец, сном.

Даже учитывая все неудобства, стоит сказать: это лучшие каникулы в моей жизни.

Но в воскресенье утром все меняется. Когда мы просыпаемся, Сент-Клэр потягивается и случайно задевает мою грудь. Это не особенно больно, но мы замираем как громом пораженные. За завтраком Сент-Клэр снова начинает держать дистанцию. Проверяет сообщения в телефоне, пока я говорю. Смотрит в окно, когда сидим в кафе. И, вместо того чтобы пойти исследовать Париж, заявляет, что ему надо делать домашку.

И я уверена, Сент-Клэр действительно будет ее делать. Он давно уже не занимался. Но он говорит это таким холодным тоном, что я понимаю: настоящая причина в другом. Студенты начинают возвращаться. Джош, Рашми и Мер прилетят этим вечером.

И Элли тоже.

Я стараюсь не воспринимать его слова на свой счет, но мне больно. Хочется пойти в кино, но вместо этого я сажусь за реферат по истории. По крайней мере, делаю вид. Мои уши настроены только на то, чтобы слышать, что происходит в комнате Сент-Клэра, и все. Он так близко и в то же время так далеко. Ребята возвращаются. В общежитии становится шумно. Вычленить какие-то отдельные звуки уже не так просто. Я даже не уверена, в своей ли комнате сейчас Сент-Клэр.

Около восьми в мою комнату врывается Мередит, и мы идем ужинать. Подружка рассказывает о днях, проведенных в Бостоне, но мыслями я в другом месте. Наверное, он сейчас вместе с ней. Я вспоминаю, как в первый раз увидела Сент-Клэра и Элли вместе – их поцелуй, ее руки у него в волосах, – и теряю аппетит.

– Ты прямо тихоня, – замечает Мер. – Как прошли каникулы? Удалось вытащить Сент-Клэра из комнаты?

– Ненадолго.

Я не могу рассказать подруге о наших ночах, о днях говорить не хочу. Хочу сохранить в тайне эти воспоминания… Они мои.

Их поцелуй. Ее руки в его волосах. Мой желудок сжимается от боли.

Мер вздыхает:

– А я-то надеялась, что Сент-Клэр выползет из своей раковины. Прогуляется, подышит свежим воздухом… Ну, знаешь, сделает что-нибудь немного сумасшедшее.

Их поцелуй. Ее руки в его…

– Эй! – говорит Мер. – Вы, ребята, тут не устроили каких-нибудь безумств, пока нас не было?

Я едва не давлюсь кофе.

Следующие несколько недель проходят как в тумане. Преподаватели проводят занятия в ускоренном темпе, чтобы побыстрее дойти до середины учебной программы. Нам приходится корпеть за уроками по ночам и подолгу зубрить, чтобы подготовиться к контрольным. Впервые я осознаю, насколько конкурентоспособна эта школа. Ребята здесь относятся к учебе серьезно, и в общежитии сейчас почти так же тихо, как во время выходных по случаю Дня благодарения.

Из университетов приходят ответные письма. Я принята во все заведения, в которые подала заявку, но едва ли это повод для праздника. Рашми взяли в Браун, а Мередит – в оба ее любимых вуза: один в Лондоне, другой в Риме. Сент-Клэр не говорит о дальнейшей учебе. Никто из нас не знает, куда он поступил, да и поступил ли вообще: он уходит от разговора каждый раз, когда мы поднимаем эту тему.

Его мама закончила химиотерапию. На следующей неделе, когда мы разъедемся по домам, она пройдет первый курс внутренней лучевой терапии. Это требует трехдневного пребывания в больнице, и я рада, что Сент-Клэр будет рядом с мамой. Он говорит, женщина воспрянула духом и утверждает, что у нее все хорошо, насколько может быть хорошо при таких обстоятельствах, но Сент-Клэру не терпится увидеть ее собственными глазами.

Сегодня первый день Хануки[29], и в честь праздника нас освободили от занятий и домашних заданий.

Ну, в честь Джоша.

– Единственный еврей в школе, – говорит он, закатывая глаза.

Джош раздражен, и это вполне понятно, потому что за завтраком придурки типа Стива Карвера постоянно трясли его за руку и благодарили.

Мы с ребятами зависаем в универмаге: нужно все купить, раз уж у нас выдался свободный день. В магазине, как всегда, красиво. С подвешенных к потолку венков свисают яркие красно-золотые ленты. Эскалатор и прилавки парфюмерных отделов украшены зелеными гирляндами и белыми мерцающими лампочками. Из динамиков звучит американская музыка.

– Кстати, – обращается Мер к Джошу, – разве тебе можно здесь находиться?

– Закат, мой маленький католический друг, закат. Хотя на самом деле… – он смотрит на Рашми, – нам пора идти, если мы хотим успеть поужинать в Маре[30]. Я до смерти хочу латке[31].

Рашми проверяет время по телефону:

– Ты прав. Нужно бежать.

Они прощаются, и мы остаемся втроем. Я рада, что Мередит еще с нами.

Со Дня благодарения наши отношения с Сент-Клэром заметно ухудшились. Элли – его девушка, а я что-то вроде подружки. Думаю, парень чувствует вину за то, что перешел границы. Меня же гложет совесть за то, что я позволила ему это сделать. Ни один из нас не упоминал о тех выходных, и, хотя мы по-прежнему вместе ходим в столовую, между нами словно выросла стена. Легкость и непринужденность исчезли.

К счастью, никто ни о чем не догадался. Вроде бы. Но тут я замечаю, что Джош шепчет что-то Сент-Клэру и указывает на меня. Не знаю, что он сказал, но Сент-Клэр тут же затряс головой, типа «заткнись». Хотя, возможно, они говорили не обо мне.

Внезапно мое внимание привлекает музыка.

– Неужели это… саундтрек из «Луни Тюнз»?

Мер и Сент-Клэр навостряют уши.

– Ну, да. Думаю, да, – говорит Сент-Клэр.

– Несколько минут назад я слушала «Хижину любви», – сообщает Мер.

– Официальное заявление, – говорю я. – Америка окончательно разгромила Францию.

– Ну что, теперь можно идти? – В руках у Сент-Клэра небольшой пакет. – Я готов.

– O-o-o, и что ты купил? – спрашивает Мер. Она берет пакет и вытаскивает красивый переливающийся шарф. – Это для Элли?

– Черт!

В воздухе повисает пауза.

– Ты ничего не купил для Элли?

– Нет, это для мамы. – Сент-Клэр запускает пальцы в волосы. – Вы не против, если мы заскочим в «Сеннельер» по дороге?