Читать книгу "По ту сторону вдохновения - Юрий Поляков"

Впрочем, вскоре я и сам стал свидетелем громкого убийства. Мы с моим покойным другом Геной Игнатовым иногда ходили в Краснопресненские бани. Однажды, предвкушая парной релакс, мы с березовыми вениками под мышками приблизились к помывочному учреждению и увидели перед входом толпу нерусских парней в спортивных костюмах. Они гортанно причитали, тесно обступив что-то лежащее на земле. По тем временам излишнее любопытство могло плохо кончиться, мы, обойдя толпу, поднялись на крыльцо и спросили у безмятежно курившего банщика:

– Что это у вас тут?

– Клиента из-за шайки шлепнули… – хихикнул он.

– А что, уж и тазов на всех не хватает? – поддержал я его шутку.

– Воруют…

Мы посмеялись и пошли смывать немногочисленные свои грехи. Вечером из «Вестей», въезжавших на телеэкран на тройке диких коней, я узнал: возле Краснопресненских бань убили знаменитого крестного отца и спортивного мецената Отария Квантришвили. Все-таки велик и могуч русский язык! Авторитет погиб, борясь за власть в своем мире, то есть из-за шайки. А уложил его выстрелом с чердака из оптической винтовки не менее знаменитый авторитет – киллер Солоник, впоследствии уничтоженный в Греции вместе с юной любовницей – победительницей конкурса красоты.

После «Вестей», набитых криминалом, как старый матрас клопами, начиналась телепередача «На диване»: музыкальный критик Артемий Троицкий, развалившись в буквальном смысле на оттоманке, ленивым голосом рассказывал, как обставляет свою новую пятикомнатную квартиру с окнами на Кремль. Я плюнул, спустился за пивом в гастроном на первом этаже нашего дома. У входа попрошайничали голодные замызганные солдатики срочной службы. Бегали они к нам на Хорошевку из полка Таманской дивизии, казармы которого располагались в полукилометре, возле Беговой. По иронии судьбы именно в этой части в 1976 году я, призванный в армию, проходил первичный карантин, и кормили нас на убой.

3. Вдохновение на грядке

От такого безобразия я затворился в замке из слоновой кости, а именно: на даче в поселке Зеленоградском, близ Софрина. Мои знакомые писатели, едва заработав, начинали собирать антиквариат или авангард, оправлять жен или любовниц в «меха и бархат», но у нас с женой была мечта – купить дачу с участком. У меня это желание шло откуда-то изнутри, видимо, из глубины моей родовой рязанской памяти. После выхода пяти книг и запуска двух сценариев набралась солидная кубышка, а недостающую сумму добавила теща Любовь Федоровна, вдова летчика-испытателя. Людям этой профессии при советской власти платили очень прилично. Однако купить дачу оказалось не так-то просто.

Шел 1987-й. Сначала мы присмотрели отличную генеральскую дачу в поселке Катуар по Дмитровскому шоссе и договорились весной оформить сделку. Владельцы звонили нам регулярно и предлагали еще раз съездить посмотреть на будущую покупку. Мы заезжали за хозяевами и отправлялись в поселок. Как-то я случайно разговорился со знакомым, который тоже искал дачу, и он пожаловался на генеральскую пару, морочащую ему голову второй год. «Не в Катуаре ли?» – с нехорошей догадливостью уточнил я. «А ты откуда знаешь?» Выяснилось, таким образом хитроумные дачевладельцы использовали покупателей с автомобилями, чтобы зимой навещать свое загородное хозяйство. Состоялось объяснение, и генеральша, считавшая себя польской графиней, объявила, что только дураки сейчас продают недвижимость!

Да, набирала обороты пока еще скрытая инфляция, собственность придерживали или заламывали несусветные цены. Наконец мы нашли то, что хотели, и стали дачевладельцами. Продавший нам свои угодья крепкий семидесятилетний дед, собиравшийся жить еще как минимум четверть века, дрожащими руками пересчитывая гору купюр, твердил, что теперь будет по два раза в год ездить в кисловодский санаторий, а бестолковому внуку наймет репетиторов по всем предметам. На дворе стоял солнечный март 1988 года. До развала советской финансовой системы оставалось совсем немного… Моя теща вскоре потеряла все лежавшие на книжке сбережения, которые, рискуя жизнью, копил ее героический муж, мой тесть, которого я никогда не видел: он умер от рака, обычного для этой нервной профессии недуга, за два года до того, как я познакомился с его дочерью.

Благодаря предусмотрительной покупке я теперь мог сидеть на даче и смотреть в окно на осенний, наливавшийся кровью сад, пил стаканами домашнее вино из черноплодной рябины, размышлял о том, что стало со страной. Перечитывая Пушкина, я нашел в «Борисе Годунове» словцо «врагоугодники», на которое прежде не обращал внимания. Ну точно про министра иностранных дел Козырева, мистера «Да-с», сдавшего нашу внешнюю политику обнаглевшим америкосам. «Отчизнопродавцы!» – придумал я и свой собственный неологизм.

Происходящие в Отечестве казалось какой-то жуткой смесью Босха с Кукрыниксами. Этой мрачносмехотворной химере нашел тогда адекватное графическое выражение выдающийся художник Геннадий Животов, постоянный автор газеты духовной оппозиции «День». Иногда, несмотря на клятвы, данные самому себе, я включал телевизор: там снова рокотал, как БМП, победно ухмыляющийся Ельцин, несла русофобский бред неопрятная старуха Боннэр. Какие-то странные персонажи с рожами местечковых шулеров объясняли мне, что люди, не вписавшиеся в рынок, не заслуживают права на жизнь, а Россия все равно слишком велика для спокойного счастья и обильной жизни, ее лучше бы разделить на пару дюжин уютных компактных лимитрофов. Визгливая Хакамада советовала шахтерам, оставшимся без работы, собирать грибы и ягоды. Любимец московской интеллигенции Григорий Явлинский, зануда с сальными волосами, талдычил, как нам за 500 дней обустроить Россию. Завсегдатай кремлевских партийных концертов Геннадий Хазанов мстительно глумился над всем советским. Порой из Вермонта пространно наставлял русский народ шишколобый Солженицын, обещая вернуться и спасти Отечество, как только закончит эпопею «Красное колесо», а она все не кончалась. Я в ярости выключал телевизор, ночью мне снились кошмары, а утром я садился к пишущей машинке, но сил хватало лишь на злобные эпиграммы:

Я верю: исчезнет, как страшный сон,Та нечисть, что вышла когда-тоИз грязных сахаровских кальсонИ боннэрского халата…

Кроме того, я копался в огороде. Успокаивало. В душе просыпалось древнее земледельческое смирение перед прихотями природы и истории. И вот однажды, окучивая картошку, я вдруг подумал: если случится чудо и заполонившую Отечество нечисть одолеет какой-нибудь герой, хорошо бы виноватых в смуте, включая обоих президентов, свезти в строго охраняемое садово-огородное товарищество, чтобы жрали дармоеды то, что сами смогут вырастить. Дальше такого возмездия моя мстительность не простиралась. Избавителем Отечества мне грезился военный, лучше бы – моряк, они поумней и пограмотней. Кстати, подобные фантазии обуревали тогда не только униженных, оскорбленных, обобранных патриотов, но и победивших либералов, они понимали: чтобы удержать власть, продолжая обирать и обижать, им нужна вооруженная защита. Громче и чаще всех о «русском Пиночете» твердил профессор Гавриил Попов, выглядевший в роли мэра столицы, как пингвин в угольном забое. На вопрос дружественного корреспондента, какого он, Гавриил, роду-племени, Попов грустно ответил: «Я грек, очень древний грек…» Тут уж я не стерпел: