Читать книгу "Жити и нежити - Ирина Богатырева"

– А я чего, я знал, что ли, что она там, в кустах? Я знал, что ли? Я её не видел! Я понятия не имел! И не согласен я!

Холодов кричал, но на меня не смотрел. Мне было противно. Подавляя раздражение, бродила по комнате, разглядывала предметы. К счастью, Холодова прервал Цезарь:

– Мол-ча-ать! – рявкнул он. – Вот ещё завёлся.

– А? – Холодов сжался и обернулся к нему.

– Вы осознаёте, Алексей Игоревич, чем всё это может для вас обернуться? – снова сладко спросил Юлик. – Осознаёте, чего вам это может стоить? Давайте вы сейчас расскажете нам всё, что вы знаете про того человека. Который к вам приходил.

– Да ничего я не знаю, я же сказал!

– Ты ещё покричи, покричи. – Цезарь ухмыльнулся спокойно, даже довольно.

– Товарищ Холодов. Нехорошо, – покачал головой Юлик.

– Но я же сказал. – Холодов почти зашептал. – Ничего я не знаю. Он говорил, надо припугнуть, вроде как пострелять, чтобы больше не собирались. А главного пока нет. Главного он мне потом покажет. Есть, мол, организатор, всех этих… вдохновитель. Что, мол, столько этих сект – всё он. В подвалах людей морят. Голодом держат. Сами себя сжигают… И всё, мол, один человек…

Я разглядывала мебель, фотографию сына на столе, фотографию жены над кроватью, сын погиб три года назад, жена – в две тысячи третьем. Вид из окна, особенно угнетающий вид из окна. И бурые тяжёлые шторы добавляют прелести этому виду – что интерьеру, что баракам и гаражам. Я бродила и не слишком-то вслушивалась, но тут обернулась. Что-то странное он бормотал. Какие ещё секты, какой организатор?

– И вы поверили, – покачал головой Юлик. – Так вот просто взяли и поверили.

– Да кто их сейчас разберёт. – Лицо у Алексея Игоревича передёрнулось. Он снова глядел в пол.

– И что, если бы он вам его показал – убили бы? Так просто взяли бы и убили?

– Да я бы их вот этими вот руками! – Он вдруг вскинул голову, и лицо исказилось такой искренней ненавистью, что я поверила – и правда, с удовольствием бы, руками. – Своими. Руками. Вот этими. Голыми. Душил бы, ятить их в душу мать, вот так бы, так!

– Нашёлся судия, – сказал Цезарь. – Без тебя бы не разобрались.

– Да когда вам! Всех не пересажаете! Их душить надо! Хоть один нормальный человек попался. Хоть один…

– То есть вы догадывались, Алексей Игоревич, что явившийся к вам субъект к органам отношения не имеет?

– Может, и догадывался. – Он снова сдулся. Опустил глаза.

Я отвернулась. Пустилась в новый обход комнаты. Боги, зачем мы в это вмешались? Это всё такое человеческое, слишком человеческое. Самим бы им и разбираться. Мы-то здесь при чём? Меня колотило.

– …Спокойный такой. Занятой. В костюме. Галстук зелёный, – перечислял тем временем Холодов, глядя в пол. Юлик кивал. Ждал. – Говорит хорошо. Да что ещё сказать-то?

– Когда в последний раз приезжал?

– Сегодня и приезжал. Прямо перед вами.

– Вот, значит, как, – хмыкнул Юлик, как будто нам это что-то давало. Нет. Само по себе это нам ничего не давало. Но вот если он что-то оставил…

– На чём приезжал? – спросил Цезарь.

– Серая «ауди».

– Номера?

– Не видел.

– А если вспомнить?

– Да правда не видел! – вскинулся Холодов. – Он под самые окна тачку ставит. Попробуй разгляди.

– Ладно, – махнул рукой Юлик. – А зачем сегодня приезжал? Чего хотел?

– Да ничего, в общем-то. Благодарил. Ну и, дескать, скоро, уже скоро… Главного покажет, в смысле, скоро. А пока…

– Он тебе платит? – спросил Цезарь. Видимо, понял, о чём я думаю.

– Платит. – Холодов опустил глаза.

– Деньги передавал?

– Нет. На карточку.

У меня руки опустились – на карточку! Ну конечно, они сейчас научились так, всё виртуальное, несуществующее! Вот досада!

– Он сегодня сайт дал, – продолжал Холодов. – Того, главного.

– Какой сайт?

– Да вон, открыт. Я в этом не очень. По вашему если ведомству, так вы должны всех знать.

Он кивнул на компьютер, всё это время надсадно гудевший в углу. Старый, монитор, как ящик, на полстола. Я прыгнула к нему первой, двинула мышкой. Ифриты дёрнулись было тоже, но вспомнили, что они в роли, и осадили себя.

«Самостоятельный осознанный уход – это главное преимущество, которое есть у свободного, полноценного человека», – бросилось в глаза.

«В чём эта свобода?»

«В выборе момента и образа действия. В работе, которая предшествует этому шагу».

Страница какого-то форума. Говорят человек десять. Я листнула.

«Главная наша цель – собрать себя. Оставить всё прошлое и стать свободным. Только это приближает нас к цели».

«А что, если не получится?»

«Не беда: впереди только вечность (смайлик)».

«Неправда. Не обманывай себя: у нас есть только один шанс. Если не получится, то никто не спасёт».

Всего на форуме триста двенадцать человек. Главный – некто Пан. Форум так и называется: форум Пана.

– Этот, да? – спросила я.

– Ну, – буркнул Холодов.

– И что такого? Обычная телега о личном спасении.

– Обычная? Обычная, да?! – Холодов взвился так, что вскочил. Цезарь кинулся к нему, перехватил за плечи, усадил обратно. – Эта сука людей на смерть подстрекает! Ты что, не поняла?! Не поняла, да? Это вот они, это вот такие, как они, Славку моего! Славку! Суки! Падлы! Убью! Голыми руками! Всех по– убиваю!..

Он бился в руках у Цезаря, как рыба. Как большая нелепая рыба. Бился и бился. Аж глаза на лоб вылезли. Я оторопела. Стояла. Смотрела. Юлик сзади кивнул на фотографию в рамке. Стоило её раньше в руки взять, чтобы всё понять.

Владислав Холодов, тринадцать лет. Спрыгнул с балкона недостроенной высотки соседнего города М-ский. На стене балкона, откуда он прыгал с товарищем, нашли надпись белой краской: «Там будет лучше». В тот же вечер из других домов того же города спрыгнули ещё четверо подростков. Один не смог. Он и рассказал о группе, в которую ходили все вместе. Стало ясно, почему мальчики были последние месяцы замкнутые, неконтактные, уходили куда-то вечерами и не разговаривали с родителями. Холодов-старший подозревал сигареты, траву и клей. Доказать ничего не мог, в качестве превентивных мер проводил суровые армейские выволочки и трудотерапию. Гордился, что парня своего в жизни пальцем не тронул. Слава был единственным человеком, которого он действительно любил.

…И вот он бьётся в руках Цезаря, как рыба. Как полузадохнувшаяся, бледная рыба, теряя силы и всю свою ненависть. Плачет как больной или пьяный. Я поставила рамку на стол. Кивнула Юлику на дверь. Тот посмотрел на Цезаря и поднялся. Я пошла к выходу.