Читать книгу "Арабы в мировой истории. С доисламских времен до распада колониальной системы - Бернард Льюис"

Историки той эпохи рисуют яркую картину растущей коррупции и неэффективности режима в его последние дни. Один историк, говоря о визирях, замечает: «Это были жестокосердные негодяи, изобретатели тысячи несправедливостей, заносчивые и самонадеянные. Они не прославились ни познаниями, ни набожностью. Они были бедствием своего века, с их губ всегда было готово сорваться беспричинное оскорбление. Их существование, проходящее исключительно в гонениях на современников, было позором рода человеческого». Когда султан Барсбой вызвал четырех главных кади Каира и попросил их санкционировать новые налоги сверх уже установленных священным законом, один из них якобы ответил: «Как можем мы разрешить отнимать деньги у мусульман, когда жена султана в день обрезания сына надела наряд стоимостью 30 тысяч динаров, и это было лишь одно платье и лишь одна из его женщин».

В 1498 году наступила окончательная катастрофа. 17 мая того же года португальский мореплаватель Васко да Гама высадился в Индии, прибыв туда по морю вокруг мыса Доброй Надежды. В августе 1499 года он вернулся в Лиссабон с грузом пряностей. Так он открыл новый маршрут из Европы на Восток, более дешевый и безопасный, чем старый. За его экспедицией вскоре последовали другие. Португальцы, а немного позже голландцы, французы и англичане начали напрямую торговать с Южной и Юго-Восточной Азией через морской путь вокруг южной оконечности Африки. Какое-то время торговля через Ближний Восток справлялась с этой конкуренцией; на протяжении XVI века она оставалась значительной, хотя и несколько сократилась. Смертельный удар по транзитной ближневосточной торговле был нанесен, когда торговые державы Западной Европы утвердились не только в качестве торговцев, но и правителей в Южной Азии и таким образом смогли контролировать торговлю с обеих сторон.

Сначала мамлюки, осознавая прямые следствия подобного развития событий, а также подталкиваемые к действиям своими венецианскими товарищами по несчастью, пострадавшими от этой перемены, пытались дипломатическим путем, а затем и военным отвратить португальскую угрозу. Их старания ни к чему не привели. Португальские корабли, строившиеся так, чтобы противостоять атлантическим штормам, превосходили мусульманские и по своей конструкции, и по вооружению, и по мореходному искусству экипажей. Вскоре они уже смогли победить египетские эскадры, систематически истреблять арабское торговое судоходство в Индийском океане и проникнуть даже в Персидский залив и Красное море. Это неравенство на море было лишь частью растущего технологического разрыва между исламским Ближним Востоком и восходящими державами Запада. В XVI веке, после завоевания османами арабских территорий и усиления активности европейской коммерции в Восточном Средиземноморье, левантийская торговля в некоторой степени возродилась, но осталась второстепенной. Арабский Ближний Восток оказался обойден. И лишь уже в XIX веке главные пути мировой торговли вернулись к нему.

В течение долгого века арабского затмения произошли три существенные перемены. Первой из них стало превращение исламского Ближнего Востока из коммерческой, монетарной экономики в такую, которая, несмотря на обширную внешнюю и транзитную торговлю, была по сути квазифеодальной, основанной на натуральном сельском хозяйстве. Второй – конец политической независимости оседлых арабов и арабоязычных народов и их замена тюрками. В огромных, но малонаселенных пустынях арабские племена сохранили независимость, которую вернули себе после заката Аббасидов, оказывая сопротивление неоднократным попытками установить контроль над ними и часто размывая границы своих территорий в долгой борьбе с властью. Также и в нескольких горных оплотах арабоязычные народы оставались под властью арабов. Но повсюду в городах и сельскохозяйственных долинах и равнинах Ирака, Сирии и Египта в течение тысячи лет люди, говорившие по-арабски, уже не управляли сами собою. Настолько глубоко укоренилось ощущение, что только тюрки по своей природе способны управлять народами, что в XIV веке мы видим случай, когда родившийся в Сирии мамлюкский секретарь обращался к арабам не на родном языке, а на турецком через переводчика, опасаясь потерять лицо, если будет говорить на презираемом языке покоренного народа. Уже в начале XIX века Бонапарт, вторгшись в Египет, безуспешно пытался назначать говоривших по-арабски египтян на руководящие должности и был вынужден прибегнуть к туркам, так как только они могли внушать покорность.

Третья перемена состояла в перенесении центра тяжести арабоязычного мира из Ирака в Египет. Дезорганизация и слабость Ирака и его отдаленность от Средиземного моря, с которого в будущем придут и купцы, и враги, сделали страну непригодной в качестве основной базы. Альтернативой Ираку был Египет, другой торговый путь и орошаемая долина одной реки, которая по самой своей природе требовала единого централизованного правительства, – единственное мощное централизованное государство на Арабском Востоке.

С мощью арабов ушла и слава. Правители, говорившие по-персидски и по-тюркски, унаследовавшие престолы арабов, покровительствовали поэтам, которые могли петь им хвалы на родных языках, в соответствии с их вкусами и традициями. Сначала персы, затем тюрки развили собственные независимые языки мусульманской культуры и вместе с политическим руководством взяли на себя культурное руководство над исламским миром. При владычестве сельджуков и монголов начался новый расцвет исламского искусства. И персидская, и турецкая литература, хотя и сильно окрашенная арабо-исламской традицией, породила самостоятельные и важные ветви. После периода сельджуков арабский язык в литературе ограничивался арабоязычными странами, за исключением небольшого числа богословских, юридических и научных трудов. Смещение центра тяжести арабского мира на запад придало большее значение Сирии и еще большее Египту, и они стали главными центрами арабской культуры.

Перемены в правительстве и обществе отразились и в интеллектуальной жизни. Пассивная зависимость от власти в общественной жизни нашла свою параллель в литературе, которая утратила жизненную силу и самостоятельность. Самая бросающаяся в глаза особенность того времени – увеличившийся акцент на форме у художников и на памяти у ученых. Но все же в нем встречались и великие фигуры – Аль-Газали (1059–1111), один из величайших мыслителей ислама, который попытался совместить новую схоластику с интуитивной и мистической религией суфиев; Аль-Харири (1054–1122), по сию пору считающийся арабоязычными народами высочайшим мастером литературной формы и элегантности; Якут (1179–1229), биограф, географ и историк; а в постмонгольскую эпоху – ряд историков или, правильнее сказать, исторических компиляторов, среди которых особняком стоит тунисец Ибн Хальдун (1332–1406) как величайший исторический гений ислама и первый, кто разработал философскую и социологическую концепцию истории.

Что характерно, правители военного мамлюкского общества, в отличие от своих энергичных соседей османов, презирали и отвергали новое оружие – огнестрельное, которое переняли лишь в очень малой степени и ограничили его использование небольшим корпусом презираемых и неквалифицированных черных рабов. Неудивительно, что их армии рассыпались под ударами османских пушкарей и мушкетеров. В 1517 году османы одержали окончательную победу над мамлюками, и Сирия с Египтом на четыреста лет вошли в состав Османской империи. Вскоре государства средиземноморского побережья Северной Африки вплоть до границы Марокко признали сюзеренитет Османов, и после того, как в 1534 году они отвоевали Ирак у Ирана, почти весь арабоязычный мир находился под властью Османской империи.