Читать книгу "Високосный, 2008 год - Александр Омельянюк"

Уходя с работы, Платон спросил дежурную вахтёршу про уборщицу:

– «Галина Александровна! А Вы завтра утром увидите Нину Михайловну?».

– «Нет, Платон Петрович! Я ведь ночью не дежурю!» – гордо ответила интеллигентка.

– «А! Да! У Вас же ведь есть джентльмен!».

– «У меня есть верный паж!».

Да, да, да! Вы же у нас королева! – не стал Платон продолжать вслух.

Галина Александровна вообще была женщиной бомондящейся, строящей из себя знатока культуры, искусств и нравов.

Платон хорошо запомнил её доброжелательные критические замечания на его писанину. Тогда Галина Александровна метко и чётко уловила и указала ему, что он, по её мнению, пишет сходу, не шлифуя текст, не оттачивая мастерство, ни стиль, ни слово.

– «Это, конечно, говорит о Вашей большой одарённости. Но вы ленивы, Платон Петрович. Над текстом надо работать!».

И Платон работал, но не над старым текстом, а над новой информацией.

Её было столько много, а планы были столь грандиозны, что у него почти не было возможности глубоко вникать в правильность написанного.

И самый большой объём информации, особенно порочащей человеческое достоинство, шёл, естественно, от Ивана Гавриловича Гудина.

Платон как-то спросил у него что-то безобидное. Но тот, всё ещё находясь в обиде, промолчал.

– «Ванёк! Ну, ты, прям, как Зоя Космодемьянская!».

И тут же два голоса слились в один. Алексей добавил всем известное:

– «Перед казнью!».

А Платон успел вставить своё:

– «Перед дефлорацией!».

Тогда же Платон решил всё же раскрутить угрюмого Гудина.

– «Ванёк! Тебя Надька имеет, как Сивку-бурку!».

Тот удивился и хотел что-то сказать, но Платон опередил:

– «Нет! Скорее всего, меня!».

– «Вот, правильно!» – обрадовался Иван Гаврилович.

Однако на следующий день вопрос повторился.

– «А вот и Сивка-бурка прискакала!» – обрадовал всех Платон появлением Гудина.

– «Какая я тебе Сивка-бурка!» – возмутился входящий.

– «А, да! Извини меня, я забыл! Ты же у нас конь! Сивый мерин!» – не унимался Платон.

– «Какой я тебе Сивый?» – снова возник обиженный.

В этот миг засмеялся и Алексей, влезая в полемику старцев:

– «Нет, ты у нас только лишь Мерин!».

А Платон тут же снова добавил своё:

– «Так он ещё не сивый, а сизый! Если посмотреть на него!».

– «Сизый голубочек»!» – не удержалась теперь и Надежда.

– «Ты помнишь, как у Александра Сергеевича про Сивку-бурку? Нет?! Не помнишь?! Напомню!» – снова взял слово Платон, пытаясь разговорить, от обиды на весь коллектив, замолчавшего Гудина.

И Платон начал:

– «Сивка-бурка! Вечно ты, как урка! Встань перед едой…».

– «Ха-ха-ха! Такого у Пушкина нет!» – снова влезла Надежда, демонстрируя всем свою эрудицию.

– «А я разве тебе сказал, что цитирую Пушкина?!» – ответил Платон, подразумевая своего друга Александра Александрова.

Оставшись как-то наедине с Алексеем, Платон сравнил себя и Гудина:

– «Так сравни меня и его! У меня высший космический кругозор, или взгляд из Космоса на Землю! А он дальше чужого ануса ничего не видел, не нюхал!».

Но чаще о старце пеклась Надежда Сергеевна. Когда она предложила Платону Петровичу поговорить об Иване Гавриловиче, тот ответил:

– «Нет! Обсуждается всегда ведь нечто! А это ведь ничто! И что тут тогда обсуждать-то? Нечего!».

Позже Надежда спросила Платона:

– «А чего это ты так ругаешь Гудина и посылаешь?!».

– «Надь, ну представь себе! Он хочет меня представить рабочим, чернорабочим. Вот я его по рабочему и послал. Причём исключительно в ответ на его провокацию. Я же никогда первым не начинаю! Мне эти склоки дипломированного ЧМО на хер не нужны!».

И вскоре Платон разразился гневным стихотворением про Гудина:

«Змей – Гаврилыч»

Привыкший к запаху урины,И перст, измазавши в говне,Хоть в мыслях его много тины,Неравнодушен он ко мне.

А я ему в ответ, злодею,Поэму целую создал.Так надо Гудину – халдею!Его и змеем обозвал:

«Змей – Гаврилыч многоглавыйПолзает, но не летает.В разговорах всегда бравый.Только людям жить мешает.

Изогнулся «Пёстрой лентой»В ненависти ко мне лютой.Может, даже эвольвентой?Иль, скорее, эволютой!

Он из пасти извергаетНе огонь, а хамство, тупость.Ими он всех отравляет,Превращая мудрость в глупость.

Может больно не ужалит?Не смертельно, не опасно?!Или вовсе он отвалит?Ты так думаешь напрасно!

Хоть срубай ему все бошкиЗа обидные словечки.Хоть ломай кривые рожки,Изгибая их в колечки.

Хоть выдёргивай все жала…Этим дело не поправишь.Всё равно всё это мало.Так злодея не исправишь.

Вырастают снова бошки.Отрастают снова жала.Как у чёрта растут рожки,Словно Ёжка их рожала?!

Всё равно в нём столько яда!Что посыл мой не напрасен.Удавить бы надо гада.Но не так уж он опасен.

Кто не знает горлопана?Его речь ведь ядовита!И Вы слушаете хама,Пока совесть не привита.

Вот и вся о нём поэмка.Он большого не достоин.Это что, для Вас новинка?Хоть такого удостоен!».

Я всегда всем готов подтвердить:До высокого он не дорос.Любит он всем всегда навредить.В этом гадов он всех перерос.

И всегда, чтоб себя обелить,Опираясь на маленький хвост,Он готов всем повсюду «шиздить»,Встав на лапы почти во весь рост.

В последний рабочий день лета Платон задал Гудину совершенно безобидный вопрос по работе. Тот ответил ему что-то короткое и нехорошее.