Читать книгу "Средство от облысения - Наталья Нестерова"

И далее на трех страницах описывался процесс вроде фотосинтеза в растениях, в результате которого «бледно-дымные» сумерки превратились в «грифельно-лиловую» темноту.

Появился герой. Лена дважды перечитала: точно, мужчина, сидит как бы на полу в темной комнате и думает. Имени у действующего лица нет, только «он». Страдает, похоже, но отчего – не ясно. То есть ничего конкретного: жена изменила, с работы выгнали, болезнь страшная – не указывается. Только идет мучительный и долгий (пять страниц) анализ. Клокочет в голове у бедняги, пенится, то утихнет, то с новой силой забурлит.

Следить за внутренними загадочными переживаниями «его» Лене было трудно. Она невольно отвлекалась на посторонние мысли: всего приготовила пять порций рыбного филе на ужин; по одной ей и детям, две Родиону, а если Володя придет? Можно быстро разморозить куриную отбивную… Лена одергивала себя и вчитывалась в текст, в котором «он» скручивался в «турбулентную спираль стыда и позора» и тешился «сладкой цикутой самооправданий».

К рассвету «он», похоже, как бы немного успокоился, даже переродился, если за таковое считать «ток новой крови по шершавым руслам напряженных сосудов».

На последних страницах описывалось наступление дня, то есть борьба света и тьмы, которая закончилась полной победой солнца.

Лена последние страницы пробежала глазами, решив, что для постижения темы и идеи произведения они большой роли не играют.

Лена так старалась вникнуть в мысль писателя, аж вспотела! Но мысль не далась! Лена вытерла испарину на лбу и задумалась над тем, что скажет Родиону.

Конечно, надо хвалить. Алла тысячу раз говорила, что в глаза писателя и прочего художника надо хвалить много и беззастенчиво. Потому что все художники, во-первых, страшно ранимы, просто без кожного покрова существуют и от любого мало-мальски критического замечания могут впасть в депрессию, пьянство и творческую импотенцию. Во-вторых, они верят, как дети или малахольные, самой чудовищной лести. Скажи поэту скромного дарования, что он переплюнул Байрона, – радостно вспыхнет, будет отнекиваться, но поверит!

Драматург заштатный примеряет на себя славу Мольера, а художник при кинотеатре давно оставил позади Рубенса.

Лена была готова хвалить Родиона, но в каких выражениях? Ведь надо умно и аргументирование. Когда ее знакомили с поэтом Шульгиным, Алла подсказала какие-то два слова.

Первое было связано с живописью. Графика, акварель, картина маслом? Передвижники, импрессионисты? Точно! Импрессионистично!

Это как? А второе слово решительно вылетело из памяти. Но Лена помнила, куда его записала – на оборот квитанции из обувной мастерской. Квитанцию не выбросила: вдруг подметка на Петиных ботинках оторвется? Вот она и придет с рекламацией.

Она порылась в сумке и нашла квитанцию.

Так и есть: суггестивность. С чем ее едят?

Лена встала из-за стола, на цыпочках прокралась в большую комнату. Пете сделала знак «тихо, молчи!», приложив палец к губам.

Взяла с полки словарь иностранных слов и шмыгнула обратно. Минут десять зубрила значение мудреных слов.

Когда Лена пришла на кухню, она строго приказала Насте выйти, словно собиралась вести речь о неприличных вещах. На самом деле опасалась, что дочь легко разоблачит ее лукавство.

– Родион! – патетично начала Лена. – Ты написал выдающееся произведение! В нем так импрессионистично, то есть непредвзято и естественно, запечатлен реальный мир в его подвижности и изменчивости. – Лена видела перед глазами словарь и отчитывалась, как на уроке. – Тебе удалось развить реалистические принципы искусства, характерна передача тонких настроений, психологических нюансов и тяготение к пейзажной программности, интерес к гармоничной красочности. Также можно отметить суггестивность – активное воздействие на воображение, эмоции, подсознание читателя посредством отдаленных тематических, образных, ритмических, звуковых и прочих ассоциаций. Уф! – выдохнула Лена, отбарабанив.

Она села на стул и повела плечами, чтобы расслабить спину, в которую во время монолога точно кол вогнали.

– Мура? Да? – усмехнулся Родион, кивнув на рукопись.

– Почему сразу «мура» – ? – возмутилась Лена. – Я же говорю: очень импрессионистично и…

– Здорово тебя Алка натаскала! – рассмеялся Родион. – Ладно, давай без реверансов. Совсем никуда не годится?

– Родик! – заюлила Лена. – Почему я? У тебя столько друзей из мира искусства! А я кто? Родик, не обижайся, я глупая, а ты очень-очень умный.

– Как вутка, – задумчиво сказал Родион. – Моя бабушка говорила не «утка», а «вутка». Умный как вутка…

– Родик! – Лена испугалась, что своим неуклюжим враньем нанесла непоправимый вред его творческому вдохновению. – Ты страшно талантливый!

– Страшно, аж жуть, – подтвердил он.

– Ну, хочешь, я правду скажу? – решилась Лена.

– Валяй!

– Понимаешь, когда я читала это… – Лена кивнула на рукопись, – это произведение, я физически чувствовала, как тяжело оно тебе давалось. Ты мучился, но ведь и я не отдыхала! Один раз в интервью услышала, как писатель говорит, что ему каждая строчка дается потом и кровью. Подумала тогда: неужто мы, читатели, изверги какие или вампиры? Зачем мне его пот и кровь? И твои тоже… Но с другой стороны! Родик! Вот ты свои детективы со смешком называешь телячьей жвачкой. А мне они нравятся! Не последний, конечно. – Лена решила быть до конца откровенной. – Если из твоих детективов вынуть убийства, трупы, сцены насилия, секса…

– Что же останется? – рассмеялся Родион.

– Останется правда жизни! – пафосно, но теперь искренне воскликнула Лена. – Вот, например, «Любовь под дулом автомата»! Там, помнишь, жена узнает, что ее муж торгует наркотиками, а у нее брат наркоман? И ты одной фразой! Одной, я наизусть помню, все ее метания описал! «Схватка чести врожденной, будь она неладна, и приобретенной привычки к комфорту»! У моей мамы сестра двоюродная была, замужем за директором гастронома, ее в милицию вызвали. Говорят: против мужа не требуем свидетельствовать, но как коммунист подскажите нам его связи. Точно как у тебя! Или в романе «Удавка надежды»! Ты описываешь детство мальчика. Я же Петьку своего узнала! А раньше думала, зачем этот идиот с друзьями по чужим окнам снежками пуляет?

Лена помнила эпизоды из книг лучше, чем сам Тит Колодезный. Но и он увлекся, поддался ее горячности:

– А помнишь где-то… «Озноб в пустыне», кажется… Там парень объясняется в любви девушке, которую спас от банды маньяков. Как эта сцена?

– Не обижайся, Родик! – честно призналась Лена. – Может, оно суггестивно или импрессионистично, но не жизненно! Твой герой шпарит как по писаному. А на самом деле ребята, когда первый раз в любви признаются, заикаются, трясутся осиновыми листами и вообще неромантично вибрируют. Себя вспомни! Вас так жалко! Как будто больной у тебя лекарства просит. Вот поэтому, ты на будущее запомни, многие девушки по доброте сердечной говорят «да», а потом раскаиваются и маются.