Читать книгу "Снежное сердце - Людмила Толмачева"

Она вновь стучала в эту скрипучую дверь, обитую допотопным дерматином. Ей открыла пожилая женщина, стройная, с волнистыми седыми волосами, забранными назад пластмассовой гребенкой.

– Добрый день, – улыбнулась Дана. – Я завуч в Мишиной школе. А вы его бабушка?

– Да, – низким прокуренным голосом ответила женщина и посторонилась. – Проходите. Обувь можете не снимать. Я еще не мыла.

В комнате сидел Миша и рисовал. Очевидно, это было его единственным любимым занятием и развлечением.

– Здравствуйте, – первым поздоровался Миша и покраснел.

– Здравствуй, Мишенька! – вырвалось у Даны.

Надо взять себя в руки и перейти на официальный тон, подумала Дана и обратилась к Мишиной бабушке.

– Меня зовут Дана Михайловна.

– А меня Софья Прокопьевна. Присаживайтесь вот на этот стул.

В наступившей паузе стало слышно тяжелое астматическое дыхание пожилой женщины. Дана вдруг осознала, что Миша в скором будущем может остаться полным сиротой.

– А вы, собственно, по какому вопросу? – с достоинством спросила Софья Прокопьевна.

– Я? У Миши отставание по математике…

– А-а, понятно. Вы лучше скажите вашей Антонине Георгиевне, чтобы она индивидуально подходила к своим ученикам. У Миши художественные наклонности, талант, можно сказать, а она требует невозможного. Зачем ему пятерка по математике, когда можно и четверкой обойтись?

– Но у него двойка…

– Да?

Под пристальным бабушкиным взглядом Миша сник и отложил карандаш.

– Вот я и хотела позаниматься с ним, чтобы исправить двойку, – заторопилась Дана, проклиная себя за болтливость.

– И где вы будете заниматься, здесь?

– Можно у меня.

– А-а, так это про вас Миша рассказывал? Вы из школы искусств?

– Да.

– Но при чем тогда математика?

– У нас такая политика. Ребенок не должен заниматься искусством в ущерб основной школе.

– Надо же, какая забота, – усмехнулась Софья Прокопьевна.

На Дану напала злость: она еще насмехается, алкоголичка несчастная! Небось минуты считает до того момента, как бросит внука и помчится в винный отдел.

– Софья Прокопьевна, нам бы поговорить тет-а-тет. Пусть внук посидит на лавочке у подъезда.

– Миша, иди погуляй.

Оставшись одни, женщины долго молчали. Дана подыскивала нужные слова, а Софья Прокопьевна безразлично смотрела в окно. На ее отекшем морщинистом лице трудно было прочесть хотя бы что-то, о чем она думала в это время.

– Я закурю, не возражаете? – для проформы спросила она, вынимая из кармана пачку сигарет.

– Пожалуйста.

– Что же вы молчите? – щурясь от дыма, пробасила хозяйка.

– Я ищу подходящие слова, – созналась Дана. – Но лучше прямо. Ведь так?

– Ради бога.

– Мишу скоро заберут в детдом?

– Пусть только попробуют.

– Они и спрашивать не станут.

– А мы уедем.

– Куда, если не секрет?

– Так я вам и сказала.

– Вас все равно найдут. Пойдете за пенсией, и ваша конспирация закончится.

– Хм. А вам-то что за печаль, не пойму? Вы без году неделя завучем, а уже лезете во все дыры.

– Это моя работа.

– Эти, из опеки, которые тут околачиваются, тоже работают. Работнички, кузькина мать!

– Кстати, мне она тоже не понравилась. В зеленом пуховике.

– А-а, Жерякова! Та еще сука! Ничего, господь все видит.

– Софья Прокопьевна, отдайте мне Мишу!

Сердце Даны забилось с такой силой, что она невольно прижала ладонь к левой груди. Так и сидела, ожидая своей участи.

– Что, сердечко шалит? – кивнула на ее руку Мишина бабка.

– Нет, это от волнения.

– У моего мужа тоже сердце слабое было. Умер в сорок шесть лет. И дочь схоронила недавно. А сама вот живу. Никому не нужна, а живу зачем-то.

– А Миша?

– Я ведь пью. Разве вам Жерякова не сказала?

– Сказала. Я усыновлю Мишу. Воспитаю его и дам образование. Возможно, он станет художником.

– Не возможно, а точно станет. Взгляните сюда.

Нагнувшись под стол, Софья Прокопьевна что-то искала в старом чемодане. Выпрямившись, она подала Дане пухлую папку, перетянутую резинкой. В папке лежали Мишины рисунки.

И вновь Дана сделала открытие. Да еще какое! Это были не детские каракули с домиками и солнечным кругом на небе, а вполне зрелые, своеобразные работы, наполненные глубоким смыслом, говорящие о большом предназначении их автора.

Потрясенная, она долго перебирала альбомные листы с изображением людей, животных, природы и космоса.

– Я подумаю над вашим предложением, – услышала она голос хозяйки.

– А? Да, пожалуйста, подумайте. Но я бы очень хотела…

– Он уже замерз. Я позову его домой.

– Можно, я сама?

– Идите. Только не сильно надейтесь. Если я брошу пить, мы прекрасно обойдемся без чужой помощи. Я мечтаю побывать на его первой персональной выставке. Муж у меня был художником в доме культуры, писал афиши и всю жизнь мечтал о выставке. Но не сбылось. А Миша… Он другой. У него получится. Я вижу. Ладно, зовите внука.

* * *

Комнату для проведения музыкально-литературных вечеров отремонтировали довольно быстро. Дана попросила Илзу и Марию помочь ей в мытье двух огромных итальянских окон. Вооружившись ведрами, тряпками и стремянками, они с энтузиазмом взялись за работу.

Стояли солнечные дни, хотя по утрам на земле долго не таял иней. Густая синева высокого неба и освещенные солнцем крыши домов создавали иллюзию бесконечности теплых дней. Но близкая зима уже обдавала своим студеным дыханием, сковывала первым льдом небольшие лужи, гнала на юг припозднившихся перелетных птиц.

Девушки, ободренные и этой синевой, и солнцем, и какими-то своими тайными мечтами, щебетали как те птицы, весело и беззаботно. Кто-то предложил спеть, и они дружно затянули романс Рощина из фильма «Разные судьбы».

Почему ты мне не встретилась, юная, нежная…

Каждая из троих вкладывала в этот романс свой смысл и личный опыт.

Дану немного коробило содержание романса. Перед глазами возникал Шполтаков и плотоядно улыбался.

Тряхнув головой, она прогнала ненавистное видение, и представила Олега. Но и эта картинка не радовала. А вдруг он поет своей Рынкиной: «Ты еще моложе кажешься, если я около»?

С трудом дождавшись окончания романса, она предложила спеть другой, «Глядя на луч пурпурного заката» – любимое произведение Даниного отца.