Читать книгу "Карниз - Мария Ануфриева"

Они скрывали от Папочки переезд Ии в Купчино, но недолго.

– Это я вас познакомила, дважды, вернее, моя печень, – гордилась Папочка и поглаживала правый бок, будто сообщая давно зарубцевавшемуся шраму приятные известия.

После защиты диссертации был банкет, на котором Ия с интересом приглядывалась к новому для нее миру – не медицинскому, миру загадочных людей – гетеросексуалов.

Она уже знала, что большая часть в ней тоже принадлежит этому миру. Та непохожесть, та страсть, что была в ней заложена маленькой толикой – какой, может быть, присутствует, но не проявляется в других людях, – расцвела пышным цветом на целых десять лет жизни. Не осталась на задворках сознания, а вырвалась на волю при благоприятном случае, объяла пламенем и прогорела, оставив горсткой пепла, из которой сейчас рождалась новая обычная жизнь, которую, оказывается, так легко потерять и так сложно заслужить обратно.

Мужчины из профессорско-преподавательского состава подавали ученым дамам бокалы, приобнимали за плечи и подвигали стулья. Дамы делали вид, что не замечают политеса, и украдкой смотрели в зеркальца, чтобы проверить, на месте ли стратегический слой пудры. Ия чувствовала себя как если бы оказалась на трапезе марсиан, но она и сама хотела стать марсианкой. Тянуть фиолетовые щупальца за десертом, расправлять под платьем шершавый хвост, закатывать к высокому потолку с лепниной все четыре тщательно подведенных глаза с густо накрашенными ресницами и кокетливо протягивать изящную когтистую лапку вон тому альфа-самцу, на которого украдкой глядят все остепененные дамы.

Ученые мужи и их спутницы были подчеркнуто вежливы, милы и до мозга костей гетеросексуальны, кроме души компании – заведующего кафедрой гастроэнтерологии, который много шутил про самый веселый метод в его отрасли – фиброгастроскопию и, накладывая себе четвертую порцию чего-то острого, сверкал блестящими запонками. Ию он называл «деточка», а остальных женщин – «душечка». Иннокентию прочил блистательную карьеру и уговаривал повременить с отъездом.

Как пришедший на берег Финского залива рыбак издалека видит своего собрата, даже если солнце слепит ему глаза, Ия почуяла естество завкафа, но мысленно была не на его стороне, хоть и радовалась его присутствию. Среди марсиан затесался представитель земной расы, но, если они об этом не знают, она, почти уже марсианка, в память о своей бывшей родине ни за что его не выдаст. Там, на Земле, осталась и ее жизнь с Папочкой, от которой она, казалось, удалилась на максимальные четыреста миллионов километров.

На том банкете Иннокентий, разговаривая с коллегами, невзначай сказал про Ию:

– Да вы у жены моей спросите…

Женой она тогда еще не была, но вскоре стала, и произошло это буднично, как само собой разумеющееся, без помпы и стечения родственников, которых не стали обременять поездкой в Петербург через границы.

Перед регистрацией в районном ЗАГСе больше всех нервничала свидетельница: платьев у нее было, а явиться в брюках казалось неуместным. Иннокентий сказал, что ему все равно, в каком виде Папочка предстанет на церемонии и скрепит их союз своей подписью, главное: не опаздывать. Для ободрения он даже нашел в Интернете и показала Папочке старую фотографию легенды петербургского рока Виктора Цоя, стоящего на ковре дворца бракосочетания в белых кроссовках. Та кивнула головой, но нервничать не перестала.

В фойе ЗАГСА свидетельница появилась в странной черной юбке, обвисавшей спереди большими складками. «Ку!» – присела она, не дойдя до открывших рты брачующихся десяти шагов.

– Юбка превращается, превращается юбка… – таинственно сообщила Папочка, размахивая букетом, как банщик веником. Складки раздвинулись, обнаружив широкие восточные шаровары. – И овцы целы, и волки сыты. Штаны-афгани – мода года для уродов. Я ради вас и глаза накрасила, первый раз в жизни!

Регистрация прошла быстро и не запомнилась ничем интересным, кроме того, что свидетельница утирала слезы тыльной стороной ладони, смазывая с глаз тушь, как будто забыла о том, что женщины с накрашенными глазами не плачут.

Жизнь со штампом в паспорте мало чем отличается от жизни с пустующим разделом «Семейное положение». С одного берега реки другой всегда кажется более привлекательным, но, стоит переплыть или перейти реку вброд, понимаешь, что они одинаковы.

С Иннокентием, как когда-то с Папочкой, ее жизнь сложилась полотном из пазлов. Каждый изгиб одной черты ее характера повторял его изгиб, а еще была постель, в которой Ия незаметно сама для себя перебралась спать к стенке. Раньше она ложилась только с края, где было больше свободы. Ей казалось, что у стенки пространство сомкнется, и она задохнется – не от отсутствия воздуха, а от собственной внутренней паники.

Она и не заметила, как муж сместил ее к стенке, и только через несколько недель спохватилась, что одно из незыблемых жизненных правил нарушено, когда Иннокентий посягнул на ее половину кровати, оставив совсем мало места. Ия осторожно повернулась на бок и, прижатая к стене, чувствовала, как подрагивает во сне его тело. Было горячо, тесно, но воздуха так много, будто рядом настежь открыто окно.

По ночам, когда Иннокентий уже спал, она глядела на пятна света от въезжающих во двор машин. Машины появлялись редко, в поисках свободного для сна места двигались медленно, а потому и полосы ползли по стене, не торопясь, выхватывая сначала мелкие бутоньерки с розами на обоях, потом Ию, лежащую в странной для сна позе – на спине с согнутыми в коленях ногами, и с подушкой, засунутой под пятую точку, затем Масяню, которая по-прежнему мучилась бессонницей, но теперь тихо, и глядела слезящимися глазами в темноту, как в вечность.

Иногда тени складывались на стене в причудливые узоры, как в детском калейдоскопе. Тогда она пыталась гадать по ним, скорее придумывая, чем угадывая символы. Фантазия рисовала ей пещеру Платона, в которой сидела она, древняя женщина, и пыталась постигнуть суть вещей, но видела лишь тени того, что человеку не дано познать. Впрочем, однажды она все же сумела сложить из теней стоящего на подоконнике куста каланхое, спинки стула и двух подвесок старой люстры, соединившихся вместе, маленького человечка. Пару секунд он постоял на потолке, а потом поплыл в угол, где тускло светились глаза Масяни, но, не дождавшись знакомства с ней, вытянулся в полоску, развалился и исчез.

Зато через пару недель появились две тонкие полоски на тесте, который Ия покупала каждый месяц в аптеке. Они никуда не исчезли, а, напротив, стали совсем четкими, когда тест окончательно высох.

Узнав новости, Папочка опять плакала, благодарила свою печень и немедленно купила в подарок ползунки: желтые с пчелкой на случай появления девочки и сине-бело-голубые с символикой футбольного клуба «Зенит» для мальчика.

Желтые Ия убрала, а голубые спрятала под подушку, доказав тем самым, что суеверию беременных все возрасты покорны. Теперь она совсем плохо спала из-за растущего как на дрожжах живота, все смотрела по ночам на тени платоновской пещеры и скользила рассеянной мыслью по бесконечной восьмерке одинаковых для всех беременных дум.