Читать книгу "Древний инстинкт - Анна Данилова"

А потом наступил день, когда мне надо было решиться на самый главный, отчаянный поступок. Не могла же я остановиться на какой-то там Фруманше, мне необходим был блестящий, неожиданный финал, который разом сломал бы всю сложную конструкцию расследования. Надо было покалечить женщину, совсем не имеющую отношения к Константинову. Кроме того, необходимо было обезопасить себя и заставить наконец этого негодяя жениться на мне. Непонятно? Однажды ночью, когда Бессонов спал в твоей квартире, на вашей, так и не ставшей супружеской, кровати, я легла рядом. Я была абсолютно трезвая. Я взяла ножницы и… отхватила себе ухо. Боль была невероятная. Это вы ничего не чувствовали, пока я вас резала… Но должна же была я заплатить за все то, что давал бы мне брак с Бессоновым! Отрезав ухо, я положила окровавленные ножницы на подушку рядом с Дмитрием. Вот, собственно, и все. Он проснулся, увидел меня с отрезанным ухом и поверил в то, что это он маньяк. Он оказался очень внушаемым, впечатлительным человеком. Я предложила ему сделку. Он женится на мне, берет меня с ребенком (тогда я рассказала ему лишь об одном своем сыне), а я за это молчу. До гробовой доски. Да, чуть не забыла. Я сказала ему, что ты потому не хотела его видеть, что с самого начала подозревала его…

Да, я покалечила вас физически, а его, Бессонова, – морально. Я раздавила его, смешала с грязью, превратила в неврастеника, заставила поверить, будто он – ненормален, болен, опасен…

А потом я переехала к нему и стала обустраиваться. Ты спросишь меня, не мучили ли меня угрызения совести? Не знаю… Мне некогда было думать об этом. Я превратила его холостяцкую холодную квартиру в теплый семейный дом. Мы жили втроем, как настоящая семья, с той лишь разницей, что я не спала с Дмитрием. Мне он как мужчина, признаться, никогда не нравился. Меня привлекают мужчины вроде Собакина – грубые, мужественные, странноватые… Шли месяцы. Я исправно выполняла свои материнские и частично супружеские обязанности. У нас всегда было тепло, чисто, сготовлен обед. У меня появились деньги, много денег. (Да, ты уж извини, но это я подсказала Дмитрию, еще тогда, когда заставила его поверить в то, что ухо оттяпал мне он, чтобы он дал тебе денег, так сказать, откупился бы от тебя… Не поверишь мне, но я переживала за тебя, очень… А потом, когда до меня стали доходить слухи, что у вас с Русаковым намечаются серьезные отношения, немного успокоилась.) Так вот, тема денег. С деньгами как-то проще привлечь к себе внимание. Я стала хорошо одеваться, теперь у меня появились своя маникюрша (моя хорошая знакомая, кстати), своя парикмахерша… И вот я решила встретиться с Собакиным, с которым до этого даже не была знакома, чтобы выяснить, что он за птица, короче, собралась развлечься… Достала пригласительный билет на какую-то тусовку, пришла туда, выпила как следует и вдруг смотрю, Собакин идет прямо ко мне и глаз с меня не сводит… Вы, говорит, женщина моей мечты… Ну и всякую другую пошлятину… Мне так смешно стало. Я хохотала до упаду! Вот так и познакомились, так и закрутилось… Мы постоянно куда-то ездили, на какие-то вечеринки, мне было с ним легко, не то что с твоим Бессоновым… Я могла разговаривать с Матвеем просто, называть вещи своими именами. Спрашиваю его: когда же ты фильмы снимаешь, если постоянно пьешь и волочишься за женщинами? Он смеется, щиплет меня, целует… Вообще-то он хороший, в него можно влюбиться. Но мне, видимо, так и не дано было испытать это чувство… Меня опять потянуло к бутылке. А ведь мне предстояло еще рассказать Бессонову о Мише. Пора было уже и ему пожить нормальной семейной жизнью…

Лена, не знаю, как случилось, что Бессонов полюбил меня. Я жила с ним в одной квартире и никогда не воспринимала его как мужчину. Хотя видела, какими глазами он на меня смотрит. Я ходила перед ним в одной сорочке, босая, растрепанная и в душе даже посмеивалась над его чувствами. Я никак не могла понять, куда же делось его чувство к тебе?

Но это уже наши с ним дела… Может, я когда-нибудь и отвечу на его чувства… Но тогда придется во всем ему признаться. А значит, уже я буду у него в руках. Ну и пусть. Главное, к Гришеньке он уже начал привязываться, примет и Мишу, тем более что это его сын и Светы.

Лена, тебе решать, показывать это письмо Дмитрию или нет. Видимо, меня сейчас нет в Москве, раз ты читаешь эти строчки. А раз так, думай сама, как поступить лучше. Вита, должно быть, уже встретилась с Дмитрием и рассказала ему про Мишу, что это мой старший сын. А то, что это его сын, расскажи ему ты. Хочешь, бери Дмитрия себе, он будет только счастлив узнать именно от тебя, что не имеет никакого отношения к этим дичайшим преступлениям… Но твой доктор много лучше, он настоящий человек. Это же видно. Смотри не соверши еще одной ошибки…

Прости меня. Целую тебя тысячу раз. Прости, очень тебя прошу. И… не поминай лихом…

Твоя квартирантка Оля».

Она сложила письмо и убрала обратно в конверт. Вот теперь ее по-настоящему трясло. Вспомнила свой сон, как он позвонил ей. Что сказал? Она не разобрала. Может, попросил приехать и показать ей письмо? Она усмехнулась. Ей не хотелось отдавать ему это письмо просто так, как если бы это был какой-нибудь журнал или книга. Здесь необходим элемент торжественности… Она вдруг поймала себя на том, что хочет увидеть Дмитрия, заглянуть в его бездонные и затуманенные невероятно жестоким обманом глаза. Как много ответов нашла она в этом письме, и еще больше отыщет в нем он, Дмитрий Бессонов…

Она встала, перешла дорогу и зашла в библиотеку, где сделала ксерокопию письма. На всякий случай. Потом позвонила Русакову и сказала веселым тоном, что у них сегодня гости, чтобы он не задерживался… По дороге купила закуски, торт и только дома, оставшись одна, села перед телефоном, собралась и набрала номер Бессонова.

– Дима? Это я, Лена Репина, еще не забыл? – Глаза наполнились слезами. – Дима, мы с Русаковым… с мужем, ждем тебя сегодня к нам на ужин вместе с детьми. Очень тебя прошу, не отказывайся, это не простой ужин. Приедешь, сам все узнаешь. Ты обещаешь? Обещаешь?

Он уже давно пообещал, и она положила трубку, но губы ее, поджившие, красивой формы и опухшие теперь уже от слез, продолжали шептать:

– Обещаешь?.. Обещаешь?..

Как будто он мог не прийти.