Читать книгу "Точка возврата - Анна Яковлева"

Евгений закрыл глаза, откинулся на спинку кресла, покачался, прислушиваясь к ощущениям. В области солнечного сплетения сидела тоска.

Звонок телефона заставил Евгения поморщиться.

– Евгений, я купила билет, выезжаю через три часа, – бодрым голосом сообщила мама.

– Отлично, мам, я встречу тебя.

– Пока, сын, до завтра.

– Пока, мам.

Евгений столько раз мечтал переложить на кого-нибудь бытовые хлопоты, и вот, наконец, завтра у него на ужин будут котлеты, салат «оливье» и жареная картошка, а ему почему-то совсем этого не хочется. То есть, хочется котлет, картошки и салата, но по-другому. Хочется, чтобы по его однокомнатной съемной квартире ходила не мама, а Женя. Чтобы он делился с девушкой своими планами делать костяной фарфор в буржуазном стиле, посудные коллекций из дерева, стекла и алюминия, рассказывал о жизни Матвея Кузнецова.

Халтурин открыл, что его тоска имеет четкую направленность, что это тоска по Жене. Оказалась, чувство это давно проросло в сердце, опутало корнями и не поддавалось на все ухищрения его выдернуть. Все эти недели, пока Халтурин прятался за работой, тоска укрепляла позиции, захватывая новые участки души.

Халтурин вскочил с кресла – в конце концов, к маминому приезду он просто обязан сделать запасы продуктов…

…Евгений увидел Хаустову сразу, как только подошел к молочному отделу. Они с Артемом выбирали сырки.

– Ты будешь со сгущенкой? – спрашивала сына Женя.

– Буду.

– А с курагой?

– Буду.

– А что лучше?

– Лучше с курагой. И со сгущенкой.

Перед Артемом стояла взрослая проблема выбора.

– Здравствуйте, – произнес Евгений, неслышно подойдя сзади.

Хаустова вздрогнула, обернулась и выронила сырки.

Халтурин кинулся подбирать, Женя наклонился, и они стукнулись лбами. Лоб у Халтурина был твердокаменный, Женька схватилась за ушибленное место и присела:

– Ух!

– Дядя Женя, ты зачем так сделал? – У Артема задрожали губы.

– Я маму на таран взял. Прости. – Евгений отвел Женину ладонь ото лба.

На лбу обнаружилось красное пятно, Евгений подул и коснулся губами:

– Ничего себе!

– Камикадзе, – улыбнулась Женька, млея от прикосновения халтуринских губ.

Тема тоже улыбнулся.

Евгений подал Жене руку, потянул, не рассчитав силы, выдернул, как репку, – Женька налетела на Халтурина.

– Да что ж такое, – с мукой проговорил Евгений, – что-то я сегодня сам не свой. Это, наверное, от того, что завтра мама приезжает.

– Так это же отлично!

Женька все еще держалась за ушибленный лоб.

– Ты так считаешь?

– Конечно. Вам надо упорядочить свою жизнь. Работа у вас тяжелая, сложная, нервы, все такое. Питаться надо.

– Вообще-то в моем возрасте уже детей женят, а я вот, все на маму рассчитываю, – вырвалась у Евгения жалоба.

Они стояли у молочной витрины, мешали покупателям, их толкали, обходили, а они, не замечая ничего вокруг, обсуждали семейное положение Халтурина.

– Ну, я думаю, если б хотели, уже бы женились, – вымученным голосом заметила Женя. «Это он о той красавице, чужой жене», – догадалась она.

– Хочу. Только она еще этого не знает.

Артемка устал стоять на одном месте и потянул Женю за руку:

– Мама, идем.

– Да, – рассеянно ответила Женя, испытывая острое желание как можно скорей оказаться дома, запереться в спальне и всласть нареветься. – Так скажите ей об этом, объяснитесь с девушкой.

– Женя, мне нужен ваш совет, – с загадочным видом сообщил Халтурин, – давайте, отвезем Артема домой, а потом заедем ненадолго ко мне.

Женька замялась. «Господи, сколько можно отрезать хвост по частям? – взмолилась абсолютно раздавленная собственными мыслями Женька. – Зачем он подошел к нам? Зачем? Как он может так издеваться?».

– Не знаю. А это обязательно?

– Да. Обязательно.

В голосе Евгения было столько сдержанной страсти (или отчаяния?), что Женя сдалась:

– Ну, хорошо.

У кассы Халтурин, игнорируя Женькин протест, оплатил ее покупки, и они вместе вышли из магазина.

Евгений сосредоточенно крутил баранку, а Женька в своих фантазиях улетела так далеко, что у нее начался озноб. «Господи, сейчас разревусь! Что делать? Что, что? Почему он молчит?». Разорвала обертку, откусила сырок, прожевала, проглотила вместе со слезами. Уже лучше.

Женька заставила себя думать, что Халтурин покажет ей образец иконостаса или художественного фарфора, или еще чего-нибудь, что уже делают на заводе. Или (у Женьки болезненно сжалось сердце) покажет кольцо, которое собирается подарить невесте?

– Нашли православного художника? – вспомнила Женя.

– Да! Из семинарии пришел мальчик – такой молодец! Придумал потрясающий декор для рождественских чайных пар. У него талант.

– Я так и знала. – Женьке стало обидно оттого, что она уже чужая Халтурину, заводу и тому делу, которое они начинали вместе, ну, или почти вместе.

– Не вернешься на работу? – Евгений быстро посмотрел на Женю и опять уставился на дорогу, а она продолжала с недоверием разглядывать Халтурина.

Жене показалось, он стал еще красивее, еще мужественнее.

– Зачем?

– Как зачем? Работать. Я еще никого не взял на кадры.

– А как же… Странно. Что, до сих пор никого нет? – стараясь сдержать стук сердца, спросила Женька.

– Ты незаменима. – Глядя перед собой, Халтурин издал непонятный звук, то ли смешок, то ли стон.

Машина свернула, въехала во двор, и встала у подъезда, Евгений пожал по традиции детскую ладошку, и Женя повела сына домой.

Халтурин проводил их задумчивым взглядом. Кажется, в таких случаях покупают кольцо. Или как там это делается – предложение руки и сердца? Женщины любят, когда кольца, свечи, ресторан… Сначала помолвка, потом свадьба. И тут Евгений понял, что совершенно не подготовился к предстоящему объяснению. Что вообще он собирается сказать и сделать? Я виноват, хочу искупить своей свободой? Халтурину сделалось страшно, малодушное желание смыться домой навалилось и почти пересилило все остальные желания. Останавливала мысль: «Если уеду вот так, ничего не объяснив, то это будет означать полный, абсолютный, стопроцентный разрыв отношений». Это было не совсем то, чего добивался Халтурин. Побег отменялся.

Халтурин вышел из задумчивости – дверь подъезда распахнулась, выпуская Женю.

Евгений наблюдал, как приближается Женя, как смущается под мужским взглядом.