Читать книгу "Солдат на войне. Фронтовые хроники обер-лейтенанта вермахта. 1939 – 1945 - Вильгельм Прюллер"

Ну, такой приказ действует уже давно, но местные жители всегда возвращаются, и мы спокойно позволяем им это. Ведь они топят для нас дома, приносят воду, стирают для нас, даже приносят молоко от двух коров. Ну и, в конце концов, среди двухсот тридцати мужчин всегда есть несколько таких, кто не может жить без женского тела, даже если речь идет о русской женской плоти. Поэтому через некоторое время мы снова сажаем всех их себе на шею.

Теперь приказ отдал герр генерал лично. Но мы не так уж много можем сделать, чтобы избавиться от них. Но на этот раз приказ был сформулирован так: командир батальона позволил при каждой роте иметь по три семьи, которые будут использоваться на работах, и каждому из членов таких семей будет выдано соответствующее разрешение за подписью командира роты. Три семьи? Это не так много, если иметь в виду потребности роты. Однако мы сами составим эти семьи! В одну такую семью входят девять членов, мужчин и женщин. На каждого из членов этой семьи есть разрешающий документ, и все они носят фамилию Иванов. Следующие девять проходят под фамилией Барановы, третьи стали Васильевыми.

23 февраля 1942 г

Уже давно в роту пришло письмо от неизвестной девушки, которая просит предоставить информацию о ее погибшем женихе. Никто не хочет отвечать на это письмо, потому что сейчас здесь уже не осталось ни одного солдата, который был в роте в момент, когда погиб этот человек. Так это письмо и переходит от одного к другому, пока однажды не попадает ко мне. И я написал этой девушке следующие слова:

«Дорогая Митци Трунка!

После того как это письмо некоторое время искало адресата, данное письмо к неизвестному солдату полевой почты № 13694 попало в руки ко мне. Никто из нас не осмелился ответить на него. И я не могу никого в этом винить, так как никого из боевых товарищей, которые были рядом с Вашим женихом, когда он встретил свою геройскую смерть, уже нет рядом с нами. Ваш жених погиб 4 августа в великом сражении за Умань, когда рота атаковала населенный пункт Терновка. Он лежит, похороненный вместе со своими товарищами, погибшими там же, в бою в Тишковке, в 50 км к северо-востоку от Умани. Выстрелом в грудь его вырвали из наших рядов в самом расцвете сил. Смерть была мгновенной, и он не почувствовал боли.

Поверьте мне, фрейлейн Трунка, я очень хорошо понимаю, как Вам не хватает Вашего возлюбленного, павшего мужчины. Но Вы – немецкая девушка, а потому Вас, как и каждого из нас, находящихся на фронте, не может не волновать исход борьбы, которую ведет не на жизнь, а на смерть наш народ. Позже, когда наступит мир и у Вас будет своя семья, Вы будете с безмерной благодарностью вспоминать о тех жертвах, которых потребовала эта грандиозная битва и потребует еще. Это они, и только они помогают спасти нас и наших детей от жизни в деградации и стыде, страданиях и отчаянии.

Я знаю, что проще говорить о жертвах, которые понесли родственники павших, чем самому нести на себе это бремя. Но я думаю, что любой из нас поступил бы на месте павших так же. И каждый из нас уверен, что посеянное зерно должно однажды принести свои всходы.

Точно так же, как мы здесь гордимся своим участием в великой борьбе, так и Вы, фрейлейн Трунка, должны быть горды тем, что понесли в этой борьбе такую тяжелую жертву. Это не было и не будет напрасным! И за Вашего Мартина тоже обязательно отомстят! Выживание нашего великого Отечества, нашего стойкого и непобедимого народа, победа над нашими заклятыми врагами отчасти послужит платой за его смерть.

Вспоминая о наших павших товарищах, оставшихся позади, я буду вспоминать и о Вас, фрейлейн Трунка. Шлю Вам свой привет и выражаю искреннюю симпатию.

Хайль Гитлер!

Прюллер».

26 февраля 1942 г

После морозного дня снова пошел снег и поднялся ветер. Все дороги сразу же замело, улицы стали непроходимы. Хочется надеяться на то, что это последняя агония зимы. Наконец-то мы получили из штаба батальона подтверждение, что нас перебросят отсюда в апреле. Предполагается, что мы вернемся в Германию или Румынию на отдых, а оттуда отправимся в Турцию.[102]Однако не важно куда, лишь бы это было подальше от России. А может быть, мы снова окажемся дома? Это было бы лучше всего.

Вчера к нам пришли трое дезертиров, скрывавшихся в здании фермы неподалеку. Моральный дух у противника очень низок. Большинство из солдат хотели бы дезертировать, но за ними стоит комиссар.[103]

Их кормят плохо и с большими перебоями, зато хорошо снабжают боеприпасами. Большинство из них прибыло из колоний для нарушителей закона и имеют сроки от десяти и более лет, которые им предстоит отбыть.[104]Они плохо обучены и вооружены. Забавный расклад. Но все это не имеет значения, лишь бы они вели себя тихо.

Что бы им ни говорили комиссары, они почти полностью верят в это – в то, что мы находимся на пороге катастрофы, что мы голодаем, что, если они пойдут в атаку, мы побежим от них как зайцы, что мы расстреливаем всех пленных, что у русских двадцать шесть батарей в Лещинках (!), что на подходе русский танковый батальон и т. д. Как же они глупы! Если бы они могли только представить себе, что их ждет через несколько недель!

Сегодня мы получили новое орудие со стволом из картона. Не смейся, он действительно из картона. И он действительно стреляет на дистанцию до 2 км. Пулями служат пропагандистские листовки – более ста штук. На расстоянии 2 км примерно в полутора метрах над землей они разбрасываются над поверхностью. Разве это не великолепно?

Важным фактором в этой войне, возникшим таким образом на горизонте, является пропаганда. И в этом отношении мы тоже бьем русских, мы фактически здесь идем на огромных дистанциях впереди них. В конце концов, у нас есть Геббельс!

Почта снова работает, по крайней мере иногда. Конечно, мы всегда недовольны ею и всегда мечтаем, чтобы она работала получше.

16 марта 1942 г

В ночь с 12-го на 13-е началась метель, которая длилась до этого утра. Мы никогда прежде не видели ничего подобного. Ничего не видно перед собой за десять шагов. Если тебе приходится идти от одной избы к другой, тебе для этого приходится выдержать целое сражение [с природой]. Домики занесло снегом прямо до соломенных крыш.