Читать книгу "Я не такая. Девчонка рассказывает, чему она "научилась" - Лина Данэм"

14.00. Изабель уходит к психоаналитику.

14.30. Заходит Мег Райан в широкополой шляпе. Ничего не покупает.

15.00. Фиби просит немного помассировать ей голову. Она ложится на коврик в уголке и постанывает от удовольствия. В дверь звонит покупатель. Не обращай внимания, говорит Фиби, а после массажа посылает тебя в кафе за углом купить брауни и капучино.

16.00. Забираешь свои сто долларов и уходишь к психоаналитику.

18.00. По идее, именно в это время заканчивается рабочий день, но ты уже дома, сонно ждешь, когда Джефф Руис (ландшафтный дизайн) освободится, вы сядете на крыше его дома, выпьете пива и потискаете друг друга.

За все девять месяцев Фиби один-единственный раз упрекнет тебя в безответственном отношении к работе, после чего почувствует себя такой виноватой, что в перерыве на ланч перебежит через улицу и купит тебе ароматизированную свечку.

* * *

Фиби управляла магазином совместно со своей матерью Линдой. Но Линда большую часть времени жила в Пенсильвании, а когда приезжала в Нью-Йорк, почти не выходила из квартиры над магазином, курила и поедала попкорн из большой металлической миски. Насколько Фиби отличалась склонностью к размышлениям и внутренним конфликтам, настолько же ее мать была законченной дикаркой. Фиби держала в своих руках всю практическую часть бизнеса, Линда придумывала умопомрачительные фасоны и расцветки. Не трудясь их зарисовывать, она выкладывала контуры будущего свитера или пачки: ленты и лоскутки так и летали вокруг. Стычки между Фиби и Линдой часто перерастали в битвы, причины варьировались от мелких рабочих вопросов до глубинной сути характеров.

— Все мои подруги делали аборт! — кричала Линда.

Она часто вспоминала свою бездетную жизнь в Сан-Франциско — утопию, персонажи которой вязали одежду, увлекались новомодной йогой, поддерживали и вдохновляли друг друга. С деньгами все было хорошо, а с сексом еще лучше.

Во время таких схваток мы с Изабель (или Джоаной, сразу втроем мы работали редко) нервно переглядывались, пожимали плечами и отправлялись мерить все детские платья размера М, которые как раз прикрывали нам зад (иными словами, были впору). Мы испробовали не один способ отвлечься: распределяли по всей голове заколки с кроличьим мехом (цена 16 долларов), обматывали друг дружку лентами, как бы в подражание Хельмуту Ньютону[76].

Иногда я заставала Фиби плачущей. В такие минуты она садилась в уголок под кондиционером, опускала голову на стол, где стоял ее старенький компьютер, и неподвижно смотрела на груду неоплаченных счетов. Торговля шла плохо. Рецессия набирала обороты, а в период экономических трудностей конечно же, только и думаешь, что о дорогой детской одежде. Глубокая, беспросветная печаль охватила нас, когда банк отклонил оплату по кредитке одного короля хип-хопа — это было зловещее предзнаменование для «Пич-энд-Бэбке», да и для всего мира в целом.

Каждый день мы надеялись продать побольше и каждый день наблюдали, как Фиби хмурится над бухгалтерскими книгами, и каждый вечер без колебаний забирали по стодолларовой купюре.

* * *

Работа оставляла массу времени для тусовок. Мы втроем открывали свой Нью-Йорк, очень похожий на Нью-Йорк наших родителей. Мы ходили на открытия выставок, чтобы даром выпить вина, и на рождественские вечеринки, чтобы бесплатно поесть. Потом отчаливали к Изабель, устраивались на диване, курили марихуану и смотрели повтор сериала «Сайнфелд». Мы ходили в гости к незнакомым людям, надевали юбки вместо топиков, вместо брюк — колготки. Порцию спагетти болоньезе на троих в шикарном ресторане предпочитали полноценному обеду в скучном. Каждая ночь кутежа приносила новые ощущения, и я думала: да, наверное, это и значит быть молодым.

После колледжа на меня навалилось уныние: казалось, легкая жизнь кончена. Но как все обернулось! Мы жили взахлеб и были не просто упаковщицами, которые зарабатывают сто долларов, пересушивают волосы краской, покупают пережаренную еду. Все виделось нам в романтической дымке: вскочивший прыщ, поедаемый пончик, потекший нос. Никаких трагедий, одна сплошная шутка. Я долго ждала, когда стану женщиной, оторвусь наконец от родителей. Теперь у меня был секс с двумя парнями, по разу в неделю с каждым, и я похвалялась этим, как разведенка, которая снова пустилась во все тяжкие. Однажды после бурной ночи, проведенной в светских развлечениях, я стояла в душе и смывала грязь, заляпавшую мне ноги до колен, а Изабель смотрела на это и приговаривала: «Давай-давай, смывай грехи!»

Я еще не знала, что это называется счастье. Я была счастлива, когда заворачивала подарки, вилась вокруг апатичных жен банкиров, запирала ржавым ключом дверь за несколько минут до конца рабочего дня. Или когда с едва уловимой снисходительностью обращалась к обладателям платиновых карт, наслаждаясь статусом консультанта, который знает больше, чем говорит. В будни мы сидели в своей пещере и глядели через широкое окно на Трайбеку, а по выходным курсировали по Вест-Сайд-хайвею в красных платьях и дули пиво, готовые на секс и оборону, и под конец засыпали вповалку.

Но амбиции — странная штука: пролезают на первый план, когда этого совсем не ждешь, и заставляют двигаться вперед, даже если ты определенно хочешь остаться на месте. Я скучала по творчеству, оно придавало смысл длинному марш-броску под названием жизнь. Как-то вечером мы собирались на очередное мероприятие, куда нас точно не звали, и вдруг меня осенило: нашла. Надо попробовать не просто прожить историю, а рассказать ее. Историю детей богемы, которые пытаются (безуспешно) соответствовать своим успешным родителям, толком не понимают, к чему лежит душа, но стремятся к славе. Почему бы нам не сделать веб-сериал (в то время сериалы в интернете позиционировались как замена кино, телевидению, радио и литературе) с еще более жалкими персонажами, чем мы?

В тот вечер мы так и не добрались до вечеринки. Вместо этого мы заказали пиццу, свернулись калачиком в мягких креслах и всю ночь перебирали разные имена, места и сюжеты. Мы обшарили шкаф Изабель в поисках составляющих для костюмов (расшитое бисером платье в стиле двадцатых, шляпа Дадли Справедливого). Джоана придумала своей героине фирменную прическу: гладкий «улей», внутрь которого для высоты ставилась бутылка из-под шампуня. Вот так, взяв деньги от «Пич-энд-Бэбке», мы приступили к созданию картины, отражающей маниакальную энергетику той минуты.

Название звучало так: «Дикие Дивы Даунтауна». Мы были недовольны им, но ничего лучше не родилось. Изабель играла Агнесс, честолюбивую бизнесвумен, поклонницу строгих костюмов. Джоана — загадочную Суонн, артистку закрытого перформанса. Мой персонаж — Уна Уайнгрод, амбициозная писательница, в действительности не написавшая ни слова. Все три без ума от молодого художника Джейка Фэзанта. Мы закончили десять серий, во многих задействовали родительских друзей, попросив их сыграть самих себя. Они все еще видели в нас детей, которые выполняют интересное школьное задание.