Читать книгу "Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания - Валентин Фалин"

С прицелом на совещание Варшавского договора вносить записку на сей раз должны были вместе с А. А. Громыко заведующий отделом ЦК КПСС по связям с социалистическими странами К. В. Русаков и, в чем я сейчас не совсем уверен, Б. Н. Пономарев. В любом случае сотрудник Международного отдела ЦК был прикомандирован к нашей бригаде.

Мы находимся на Старой площади в служебном кабинете А. И. Блатова. Он являлся в то время первым заместителем у Русакова. Работа над запиской в основном была завершена. Текст послали на просмотр министру, а также его партнерам. Нас же переключили на составление проекта заключительного документа совещания руководителей стран Организации Варшавского договора (ОВД).

Телефонный звонок со Смоленской-Сенной: Громыко разыскивает заведующего 3-м Европейским отделом МИДа. Связываюсь с министром. Из первых его слов очевидно – разговор будет не из приятных.

– Ничего лучшего не выдумали, как монографии сочинять, – услышал я в трубке. – Блеснуть эрудицией захотелось. Все, что знаете, решили выложить. Ужать до двадцати листов и писать так, чтобы не запутывать читателя. Понятно?

– Не совсем. Мы никого не убедим прямолинейной манерой. Кроме того, нам самим многое неясно, как, вероятно, и новым руководителям в Бонне. Рассудительная подача материала требует места.

– Делайте, как вам сказано. Рассуждения оставьте при себе.

– Есть дополнительный нюанс. Помощники генсекретаря, занятые подготовкой выступления Брежнева, неофициально попросили у нас проект. Обсудили ли они это с Леонидом Ильичом, мне неизвестно.

На самом деле Брежнев, услышав от своего помощника A. M. Александрова, что мы сочинили «недурную записку», выразил желание с ней ознакомиться. Объем, как и литературный стиль, его не оттолкнул. Генеральный секретарь порекомендовал взять записку за основу советского выступления на совещании ОВД. Этот спонтанно родившийся прецедент поможет нам в дальнейшем не однажды.

Громыко отлично уловил, куда я клоню своей «информацией». Но отзывать свои требования не стал.

– В записке много лишнего и спорного. В моем экземпляре я отчеркнул сомнительные места. Вы вместе с Благовым водили пером? Вот вместе и реализуйте мои замечания.

А. И. Блатов и другие коллеги с нараставшим напряжением следили за моим объяснением с министром. Они были возмущены не меньше меня. Все чувствовали себя задетыми. Советовали не обращать внимания на придирки и не переживать. Блатов вспомнил несправедливости, в избытке обрушившиеся на него за годы работы в МИДе.

Когда улеглись эмоции, не составило сложности просчитать реакцию Громыко. Настороженный активностью консерваторов в советском руководстве и отсутствием четких сигналов из Бонна, министр предпочел бы отделаться банальностями и хорошо подкрепленными оговорками. Поменьше конкретики и побольше междометий – его вечный девиз. Этот метод, выхолостивший не один документ, который не мог миновать синего карандаша Громыко, проявился во всей своей порочности.

Кончилось все трагикомично. На совещании советской делегации Брежнев, с подачи ли помощников или по собственному почину – не знаю, поблагодарил авторов анализа. Бумага длинная, но время на ее прочтение тратится не зря. Генеральный секретарь считает, что большая часть содержавшихся в записке оценок может быть доведена до сведения союзников. Конечно, о тактике на ближайшую и среднесрочную перспективу надо говорить с осторожностью, некоторые обобщения тоже лучше опустить, но коль скоро есть желание узнать, что думают друзья, надо достоверно сообщить им, что на душе у нас самих.

Не перестаю удивляться министру. Век живи – век учись. Он согласно кивает в такт каждой фразе Брежнева. Ни тени сомнения на челе. Как будто подменили человека, накануне метавшего гром и молнии. Показать бы присутствовавшим его пометки в виде волнистых или с нажимом вычерченных линий и вопросительных знаков.

Вспомнился разговор с министром внешней торговли Н. С. Патоличевым. Однажды под настроение – это было после неудач наших совместных попыток побудить Громыко не вставать в позу на переговорах с британским коллегой Дж. Брауном – он произнес: «Знай, Валентин, в правительстве не любят и не уважают твоего Громыко». Перехватив мой взгляд, прибавил: «Карьеры ради… Салтыкова бы Щедрина на него».

Америки Патоличев не открывал, но давал мне понять. Что? Предупреждал, чтобы я не доверялся излишне Громыко, не становился его эхом? Милый Николай Семенович, один из немногих, кого должности не превращали в монстра. Конечно, он тоже должен был платить дань системе. Но у него не отнять и другое – еще при жизни Сталина и разгуле Берии Патоличев, будучи первым секретарем ЦК Компартии Белоруссии, сорвал Цанаве, посаженному в Минск наводить кладбищенское спокойствие, арест и ликвидацию целого ряда видных партизан и подпольщиков. И когда, после смерти Сталина, Патоличева решили переместить в Москву, белорусская парторганизация – видимое ли это дело! – возразила: «Оставьте его нам!» Чуяли, что Николая Семеновича потихоньку отожмут от политической работы, займут там, где собственное мнение и человечность как рыбке зонтик.

Немало партийных секретарей разной пробы прошло перед моими глазами. Соглашусь заранее, о большинстве из них я имел чисто внешнее впечатление. И все-таки некая закономерность озадачивала: с мыслью на лице и живым интересом к делу люди почему-то скоро выходили в тираж, деятели же с бульдожьей хваткой, шагающие через судьбы напропалую, процветали. Из того же Патоличева получился бы генеральный секретарь, возможно, посолиднее Хрущева и, конечно, интереснее Брежнева. Потому-то, видимо, Патоличева и осадили в Министерстве внешней торговли.

Заседание руководителей стран ОВД не принесло неожиданностей. Первые секретари согласно отмечали, что мы вступаем в новую полосу развития. На этом «консенсус» кончался. Нельзя сказать, чтобы взгляды на будущее слишком разнились. Совпадения получались посредством ухода от деталей. Возражений нет, чтобы Советский Союз взял на себя инициативу в глубоком зондировании намерений социал-либеральной коалиции. Есть понимание желательности регулярного сопоставления мнений и обмена информацией.

Н. Чаушеску держится особняком: румыны давно уловили неизбежность перемен и скалькулировали их в своей политике, им остается продолжать начатое. Сопровождающие Чаушеску усердно скрипят перьями, фиксируя каждое оброненное в зале заседания слово.

Остаются еще двусторонние встречи. Они более содержательны. Хороши бы мы были, если бы выступление Брежнева свелось к общим местам и риторике. Собрались, облобызались, побалагурили за трапезой – и каждый восвояси.

В. Гомулка перечисляет условия, без которых поляки не представляют себе нормализации отношений с Западной Германией. Если Бонн не удовлетворит их, Варшава может повременить.

Руководители ГДР делятся впечатлениями от вхождения СДПГ во власть. До Эрфуртской встречи федерального канцлера В. Брандта с главой правительства ГДР В. Штофом оставалось еще три месяца. Как можно было поручиться за стабильность в ГДР с введением принятых в международной практике правил общения между людьми? Существование в изоляции обострило у властей ГДР комплекс неполноценности. И невольно влечет к жестким выражениям.