Читать книгу "История похода в Россию. Мемуары генерал-адъютанта - Филипп-Поль де Сегюр"

Проговорив целый час, император, оглядывая высоты на правом берегу, завершил свою речь восклицанием: «Русские — бабы, и они признали себя побежденными!» Он пытался убедить себя в том, что эти люди в результате своих контактов с Европой утратили мужество дикарей; предыдущие войны кое-чему их научили, и они всё еще сохраняют свои примитивные добродетели в дополнение к тем, которые успели приобрести.

Он оседлал свою лошадь. Позднее гофмаршал сказал одному из нас: «Если Барклай совершил большую ошибку, не принимая бой, то император не должен был так сильно волноваться, чтобы убедить нас в этом».

Прибыл офицер, недавно посланный к князю Шварценбергу. Он доложил, что Тормасов появился вместе со своей армией на севере, между Минском и Варшавой, и наступает на нашу операционную линию. Саксонская бригада была захвачена в Кобрине, враг вторгся на территорию Великого герцогства, Варшава в тревоге — таковы первые результаты этого вторжения. Ренье позвал Шварценберга на помощь. Тормасов вернулся в Городечно, где он остановился 12 августа между двумя дефиле, на равнине, окруженной лесами и болотами.

Ренье всегда умел хорошо подготовиться к битве и является великолепным знатоком топографии; но когда поле боя становилось оживленным местом и покрывалось людьми и лошадьми, он терял самообладание; быстрые движения, кажется, ослепляли его. Вначале этот генерал увидел слабость русской позиции, затем устремился туда; однако вместо того чтобы прорвать вражескую линию всей массой, он просто начал вести атаки — одну за другой.

Тормасов получил время для организации обороны. Он дождался наступления ночи и увел армию с поля боя, на котором она могла быть побеждена быстрым и массированным натиском. Тормасов потерял несколько орудий, много багажа и четыре тысячи человек. Он отступил и соединился с Чичаговым, который спешил к нему на помощь вместе с Дунайской армией.

Эта победа, хотя и нерешительная, сохранила Великое герцогство: она заставила русских перейти к обороне, что дало императору необходимое время.

Рассказ об этих событиях укрепил Наполеона в его мнении; ни о чем не спрашивая адъютанта, он воскликнул: «Вы видите, они трусы! Даже австрийцы их бьют!» Затем, оглянувшись с опаской, он добавил: «Я надеюсь, нас никто не слышит, кроме французов». Затем он спросил, может ли он положиться на князя Шварценберга; адъютант поклялся в этом.

Когда Наполеон въезжал в Смоленск, граф Лобо воскликнул: «Прекрасное место для квартир!» В ответ император лишь бросил суровый взгляд.

Этот взгляд вскоре изменил свое выражение. Город был превращен в руины, среди которых ползали наши раненые, и в груды дымящейся золы, где лежали высушенные и сожженные человеческие тела. Ужасный вид привел его в расстройство. Что за плоды победы! Этот город, в котором его армия должна была найти убежище, провизию, богатые трофеи, обещанную компенсацию за столь многие лишения, представлял собой развалины, среди которых он должен был стоять бивуаком! Несомненно, он имел огромное влияние на своих людей, но оно не было безграничным. Что они могли подумать?

Уместно заметить, что солдатские лишения ни для кого не были секретом. Он знал, что воины спрашивают друг друга, для чего они прошли восемьсот лье; уж не для того ли, чтобы найти грязную воду, голод и бивуаки на пепелищах? У них нет ничего, кроме того, что они принесли с собой; но раз необходимо было всё тащить на себе, перевезти Францию в Россию, то стоило ли покидать Францию?

Некоторые генералы начали уставать — одни ссылались на болезнь, другие роптали: для чего он их обогащал, если они не могут насладиться своим богатством? Для чего давал жен, если они не видят их, являясь по сути дела вдовцами? Ради чего даровал им дворцы, если всё время заставляет их лежать на голой земле, в холоде и снегу? Год от года всё больше мучений; новые завоевания вынуждают их идти всё дальше в поиске новых врагов. Скоро и Европы не хватит: ему нужна будет Азия.

Несколько военачальников, особенно наших союзников, сделали смелые выводы, что мы потеряли бы меньше в результате поражения, чем в результате победы; оборотная сторона явления, которая, возможно, отвратила бы императора от войны; по крайней мере это приблизило бы его к нам.

Уверенность императора поражала генералов из его ближайшего окружения: «Разве он уже не покинул Европу? Если Европа поднимется против него, то у него не останется иных подданных, кроме его солдат, другой империи, кроме его лагеря; и даже здесь треть из них, будучи иностранцами, сделаются его врагами». Так говорили Мюрат и Бертье, и Наполеон был разгневан этими настроениями.

Глава VI

Примерно в это время появились Рапп и Лористон. Последний прибыл из Петербурга. Наполеон не задал ни одного вопроса офицеру, прибывшему из вражеской столицы. Зная искренность своего бывшего адъютанта и его мнение об этой войне, он не хотел слышать неприятных вещей.

Но Рапп, который прошел по нашим следам, не мог молчать: «Армия наступала, пройдя лишь сотню лье от Немана, но ее облик совершенно переменился. Офицеры, которые ехали на почтовых из Франции, чтобы присоединиться к армии, прибыли обеспокоенными. Он не могли понять, как могло случиться, что победоносная армия оставила позади себя больше брошенных вещей, чем побежденная, хотя сражений не было.

Они встречались с теми, кто был на марше и готов присоединиться к общей массе, и с теми, кто отделился от нее.

В Германии и до Одера, где тысячи предметов постоянно напоминают им Францию, эти рекруты не чувствуют себя полностью от нее отрезанными; они сохраняют пыл и веселость; но за Одером, в Польше, где почва, произведенные продукты, жители, костюмы, манеры, короче говоря, всё, вплоть до самих селений, выглядит чужим, где ничто не напоминает страну, по которой они тоскуют, они начинают приходить в смятение, сознавая, сколь большое расстояние прошли, и на их лицах лежит печать усталости и апатии.

Они уже находятся в незнакомых землях, где всё для них ново и печально, но сколько им предстоит еще пройти и на какое расстояние удалиться от Франции? Сама мысль о возвращении приводит их в уныние, а они должны постоянно идти вперед! Они жалуются, что, с тех пор как они покинули Францию, их тяготы только увеличиваются, а средства их поддержания уменьшаются».

Правда такова, говорил Рапп, что вначале они остаются без вина, затем без пива, закачиваются все спиртные напитки, и наконец они вынуждены пить одну воду, да и ее не хватает. То же самое происходит с провизией и всеми жизненно необходимыми вещами, и эта постоянная нужда вызывает упадок духа и телесную слабость. Охваченные смутным беспокойством, они продолжат путь среди тупого однообразия больших пространств, безмолвных и темных сосновых лесов. Испытав тайный ужас, они не хотят дальше идти по этим пустыням.

Физические и моральные страдания, лишения, постоянные бивуаки, опасные вблизи полюса, как и в районе экватора, воздух, зараженный гниющими трупами людей и лошадей, которыми усыпана дорога, способствовали распространению двух смертельных заболеваний — дизентерии и тифозной лихорадки. Немцы первыми почувствовали их разрушительное действие; они не такие нервные, как французы, и более склонны к употреблению спиртных напитков; к тому же они мало заинтересованы в успехе чужого дела. Из 22 тысяч баварцев, которые пересекли Одер, только 11 тысяч дошли до Двины, хотя они не участвовали в боях. Этот военный поход стоил французам одной четверти, а союзникам — половины их армии.