Читать книгу "Опричнина. От Ивана Грозного до Путина - Дмитрий Винтер"

Однако вот вопрос: а 30 ли тысяч человек составляло население Новгорода? Есть сведения о почти 100-тысячном населении города, из которого 30 тыс. было убито, а 20 тыс. умерло от голода и чумы (о чуме чуть ниже. – Д. В.)[446]. Может быть, 30 тысяч – это население, оставшееся после погрома? То есть 30 тысяч убитых опричниками – скорее всего, преувеличение, а вот 50 тысяч жертв погрома и его последствий вполне могло набраться.

Короче говоря, из торговой столицы страны, Господина Великого Новгорода, он превратился во вполне заштатный городок. Само новгородское разорение описано многократно, не будем повторяться. Отметим только, что К. Валишевский сообщает о разорении всех окрестностей города на протяжении 200–250 верст[447].

И снова обратим внимание, что Дж. Горсей прямо называет разорявшее город опричное войско «татарским»: «Он (царь. – Д. В.) ворвался туда (в Новгород. – Д. В.) с30 тысячами татар и 10 тысячами своей охранной стражи…» После Новгорода «он пришел в Нарву (город, как уже известно, был русским с 1558 по 1581 г. – Д. В.)… отдав город на окончательное разграбление своей армии татар» (оба раза выделено мною. —Д. В.)[448]. А. А. Зимин утверждает, что имущество нарвских немцев при этом не пострадало[449], но лично мне в это плохо верится. Хотя бы потому, что и в самой Ливонии (в Дерпте, например) в те же годы гнобили всех подряд – об этом речь впереди. В общем, стоит, вероятно, согласиться с утверждением В. Куковенко о том, что это было не наказание «изменников-новгородцев» (чья действительная или скорее мнимая попытка «предаться» Литве и послужила предлогом для нашествия. – Д. В.), а очередной «ордынский» набег на русские (и не только на русские. – Д. В.) земли.

Перепало и Карелии. Отметим, что в Новгородской земле Ивану III удалось, хотя бы отчасти, секуляризовать церковное имущество. И вот северное крестьянство стало зажиточным, земля массово переходила к крестьянам (ни бояр, ни помещиков на севере не было)[450]. Даже сталинский историк Р. Б. Мюллер вынужден был признать, что, если при Иване III, войдя в состав Московского государства, Карелия стала процветающей страной, то после Грозного наступили «небывалое запустение и упадок. Население было разорено»[451]. Но с разоренных опричники по-прежнему брали непомерные подати, выколачивая их не хуже современной «братвы» (это называлось, как уже говорилось – «поставить на правеж», попросту говоря, бить, пока не отдадут). В Ладоге «правежники» многих неплательщиков пустили по миру, а двух забили насмерть. От правежа Ладога пострадала больше, чем от самого опричного погрома. Впрочем, при отсутствии денег они часто заменялись натуральными повинностями – жителей заставляли строить мосты, дороги, крепости, заниматься бесплатным извозом… Однако так или иначе разоренные люди бежали, земля пустела[452].

Затем настала очередь Пскова, тоже города богатого и развитого. Достаточно сказать, что, когда после взятия

Казани царь задумал постройку нового Кремля, то он послал за мастерами-каменщиками в Псков[453]. Помимо изборского дела 1569 г., на этот город царь был зол еще с 1546–1547 гг. Тогда, зимой, псковичи прислали юному царю жалобщиков на воеводу И. Турунтая-Пронского, а он был другом двоюродного деда царя (дяди его матери) Михаила Глинского. Кроме того, 70 челобитчиков из Пскова испортили царю отдых – он как раз собирался на охоту. В общем, он «опалился на псковичь, сих бесчествовал, обливаючи вином горячим, палил бороды, да свечею зажигал, повелел их покпасти нагих на землю». Это было уже в начале июня 1547 г.; псковичей спасло от расправы только то, что загорелась Москва и царь помчался в столицу. О них просто забыли…[454]

Не совсем понятно, правда, об этой же истории или о другой, случившейся ранее, пишет Н. И. Костомаров. Однажды, когда 14-летний Иван выехал на охоту, к нему явились 50 новгородских пищальников – жаловаться на наместников. Ивану стало досадно, что они прерывают его забаву, и он приказал своим дворянам прогнать их. Однако когда дворяне принялись их бить, псковичи начали давать им сдачи, и несколько человек легло на месте.

Взбешенный Иван IV приказал расследовать, кто «подучил» и «подослал» пищальников. Что никто не подсылал, а просто у псковичей могла быть разумная причина обратиться с прошением[455], и при этом свободные люди не захотели безропотно сносить незаслуженные побои от «шестерок», хотя бы и царских, ему, очевидно, просто в голову не пришло. Дьяк Василий Захаров, сторонник Глинских, которому было поручено следствие, обвинил князя Кубенского и двух Воронцовых; один из последних был Федор, любимец царя – тот самый, которого пятью годами ранее пощадили князья Шуйские по «слезной» просьбе не то самого Ивана, не то митрополита, не то их обоих; тем не менее Иван приказал отрубить им всем головы. «Иван неспособен был к долгим привязанностям, и для него ничего не значило убить человека, которого он не так давно считал своим другом», – резюмирует Н. И. Костомаров, подкрепляя этот вывод еще несколькими примерами[456]. Очевидно, тут речь идет о другом происшествии, так как ниже Костомаров поминает и описанное выше Скрынниковым. Или все-таки о том же самом? Вопрос остается открытым.

Но мы отвлеклись. Важно то, что теперь царь вспомнил о Пскове. Псков, правда, избежал подобной новгородской (и многих других перечисленных городов) участи благодаря счастливой случайности – местный юродивый Никола по прозвищу Салос («юродивый» – греч.) попрекнул царя тем, что тот хоть и соблюдает посты, но зато «ест человеческое мясо», а также предрек Ивану большие несчастья в случае повторения в Пскове новгородского сценария; вскоре после того у царя издох его любимый конь, и Иван Грозный не решился громить город[457].

О последствиях этого «акта милосердия» мы еще скажем в свое время. При этом слова «акт милосердия» в кавычки трудно не взять при всем желании; отметим, что как раз примерно в это время в Нидерландах испанцы объявили чисто формальную амнистию – как охарактеризовал ее Ш. де Костер устами Тиля Уленшпигеля, «прощение тем, кто ни в чем не повинен, остальные будут сурово наказаны»; но о западноевропейских аналогах Опричнины – в следующей главе.