Читать книгу "Истории моей мамы - Маша Трауб"

– Серега! Проснись!

– Что?

– Все готово. Поехали? – Я показала пухлый конверт.

– Я сейчас сам мотнусь по-быстрому. Нечего тебе там делать. Сиди, отдыхай. А меня ты не могла разбудить? Сама по управлению бегала?

– Не пришлось. Все сами подходили, – ответила я. – Светочка очень помогла.

Серега уехал и вернулся через час. Меня весь этот час трясло, как в лихорадке. Я никак не могла согреться. Ни кофе, ни чай, ни водка не помогали. Я нервничала. То, что мы с Серегой сделали – было на грани фола. Нас и вправду могли уволить в тот же день, лишить квартир, которые мы только-только получили.

– Ну, бросил конверт? – спросила я его.

– В лучшем виде.

– И что теперь делать?

– Ждать.

– А сколько?

– Не знаю.

Долго ждать не пришлось. Уже на следующий день Евгений Павлович не вышел на работу – как сказала Светочка, взял больничный. Но даже наивная Светочка в это не поверила. А через неделю в наше управление пришел новый начальник, который немедленно подписал и бумаги на материальную помощь, и ордер на новую квартиру для сына Тамары и ее тетки. Раньше положенного срока.

Мы с Серегой ходили гордые, как герои. Но никто не знал, что мы это вместе провернули. Светочка плакала и говорила, что на свете есть добро и справедливость. Женщины вообще тогда много плакали. Все верили в то, что у нас очень хорошее управление и никого из сотрудников не оставит в беде. А виновные будут наказаны. Мы всем коллективом скинулись и подарили сыну и тетке Тамары новый диван. Светочка торшер из дома принесла. Серега – плитку в ванную достал. Куда делся Евгений Павлович, никто не знал. Светочка, округлив от ужаса и восхищения глаза, говорила, что его отправили в глухомань, заместителем начальника совхоза. Так это или нет, не знаю. Да и знать не хочу.

* * *

– Я помню этого Серегу. Огромный такой.

– Нет, ты не можешь его помнить, – отмахнулась мама.

– Помню. Он меня на руках нес. Мы от бабушки вернулись, а лифт не работал. И он меня нес по лестнице. Я помню. И потом, когда приходил, на спине катал по квартире.

– Да, это правда, – засмеялась мама, – это было очень смешно. Он очень детей любил. Тебя Марусей называл. Представляешь, ты – крохотная и он – двухметровый увалень. «Маруся, пойдем покурим», – говорил он, и ты топала за ним. Или «Маруся, пойдем выпьем» – себе он водку наливал, а тебе – компот. Вы садились за стол и пили. Он тебя и на детскую площадку водил. Снеговиков лепил. Вместо рта им сигарету свою вставлял. У него все снеговики курили. Хороший был парень. Еще он тебе читал на ночь. Ты тут же засыпала. Я тебя никак уложить не могла, а с ним ты уже через пять минут спала. «Что ты ей читаешь?» – спросила я. «Уголовный кодекс», – ответил Серега. «Ты с ума сошел? Ей два года!» – «Но ведь действует!»

– Почему ты с ним больше не общалась?

– Он умер. Ему было всего тридцать четыре года. Наклонился над капотом машины и умер. Сердце.

Свадебный марш под осетинскую гармошку

– Мам, скажи, а у тебя было дело, которое далось тебе легко? И со счастливым концом?

– Не помню. Ты же знаешь, я не верю в счастливые финалы. Да и не обращались ко мне с простыми делами. Хотя нет, было одно. Я тогда приехала в отпуск к нашей бабушке в деревню. Хотела отдохнуть. И с тобой побыть.

– И что?

– Пришлось помочь одной милой девушке.

* * *

– Ты же знаешь, что мне пришлось уехать из села, да я и сама мечтала оттуда вырваться. Не могла там жить. А бабушка твоя, моя мама, ни в какую не хотела уезжать в Москву. Силком не затащишь. Она работала в редакции, ее все уважали – тогда редакционное удостоверение все двери открывало. Бабушка писала про колхозы – победители соревнований, репортажи об ударниках труда, о фронтовиках… И меня терпели. Приходилось терпеть. Да мне наплевать было, что говорят соседи. Я уже жила в Москве. Для сельских – как с другой планеты. Ну не здоровались со мной бывшие одноклассницы, на другую сторону улицы переходили, чтобы не сталкиваться. Женщины осуждающе смотрели. Но, понимаешь, я покрепче, посильнее многих была. И выбилась в люди так, как никому не снилось. У меня деньги были. А бабушка вся в работе – ей не до косых взглядов. Но не все же такие, как я.

По соседству с нами жила Валя. Она работала в магазине. Русская, вышла замуж за осетина, тот рано умер. У нее осталась дочка Мадина. Больше Валю никто замуж не брал. Правда, сватались вдовцы, чтобы Валя в роли прислуги в доме оставалась, но она отказывалась. А ей ведь не так много лет было. Пятьдесят всего, однако по местным меркам – древняя старуха.

Валя работала в магазине заведующей. И за прилавком сама стояла. Она нашей бабушке всегда то масло оставляла, то отрез на платье, то конфет тебе в кулек насыпала. Жили они с Мадиной бедно. Дом старенький, маленький и участок – один раз плюнуть от крыльца до калитки. Ни огорода, ни парника. А когда на участке огорода нет – это вообще не дом, а позор.

Мадина росла очень послушной девочкой. Школу окончила с серебряной медалью. Уехала учиться в город – поступила в пединститут. Окончила с красным дипломом. И вернулась в село – в школе преподавать. Ничего в ней особенного не было – не красавица. Ходила, как мышь, глаз не поднимала. Дети ее обожали. Она ведь даже кричать не могла – шепотом разговаривала. Валя все мечтала, что дочку замуж позовут, свататься придут. Мадина – просто идеальная невеста была. Послушная, покорная, что ей скажут, то и делает. Глаза в пол, кивнет и уходит неслышно. Хоть бы раз взбрыкнула, так нет же. И в городе, пока училась, себя блюла – ни с кем не встречалась. Ее даже с мужчиной ни разу не видели. Репутация – комар носу не подточит. Только женихи у ворот не толпились. Ей уже исполнилось двадцать два года, а все еще не замужем. Соседки жалели Мадину. Мол, страшненькая, ни волос, ни бровей, ни груди, вот никто замуж и не берет. Но Валя знала, в чем причина. Приданого у Мадины не было никакого. И мужчин, которые могли бы за нее заступиться, тоже. Ни уважаемого рода, ни красоты, ни денег. Если бы хоть одна из составляющих – Мадина бы в невестах не засиделась. Но Валя ничего не могла дочери дать. Только плакала, что не в силах предложить ей другую судьбу…

Мадина работала, проверяла тетрадки. Она смирилась со своей судьбой. И даже не ждала ничего. Так жили многие женщины. Терпели мужей, которые налево ходили, издевались. Но тем, кто был замужем, проще. Знали, что муж никогда не разведется, будет измываться, гулять, но никуда не денется. И содержать обязан. А на одиноких женщин пальцем показывали. А тех, кто в девках засиделся, вообще за людей не держали. Считали, или больная, или порченая.

Богатые девушки в невестах ходили недолго. Пусть кривая, косая, одноногая, но если богатая – сваты приезжали даже из города. Или родители договаривались, если беспокоились за дочку. На толстый кошелек женихи всегда находились. Красавицы тоже ценились. Их брали, чтобы потом хвастаться – такая красивая девушка нам досталась. Самая красивая в селе, любого могла выбрать, слухи до города доходили, а наша теперь! Нашему роду принадлежит! И детей родит красивых. А если девушка еще и танцевала, хоть в местном ансамбле, то тут женихи в очередь вставали. Очень почетно было взять красавицу, которая еще и танцует так, что все ахают. И пожилые мужчины с мест встают, чтобы провести ее хотя бы круг.