Читать книгу "Бальзаковские женщины. Возраст любви - Сергей Нечаев"

* * *

Действительно, Бальзак развил кипучую деятельность. Газеты и журналы с лестной для автора настойчивостью просили у него все новые и новые статьи, новеллы, повести.

— Вы теперь просто нарасхват, — говорил ему, хлопая по плечу, Луи Верон, издатель журнала «Ревю де Пари».

К ноябрю 1831 года его известность достигла таких масштабов, что пробудила в литературных кругах враждебное отношение к нему. Шарль Рабу, сотрудник «Ревю де Пари», предостерегал Бальзака против зависти собратьев по перу и предупреждал его, что очень влиятельный критик Жюль Жанен намерен остановить его стремительное восхождение, сама внезапность и скорость которого казались ему оскорбительными для остальных:

— Он сумел убедить в этом редакцию «Журналь де Деба», и там вас теперь ненавидят всеми фибрами души. Поднялась целая буря. Ну ничего! Сплотим свои ряды, черт побери!

Так Бальзак понял, что слава писателя отнюдь не доставляет удовольствия его «друзьям». Людская злоба не раз и не два пыталась преградить ему путь к успеху. Так, например, пресловутая частица «де» давала превосходный повод для насмешек. Он не сразу прибавил ее к своей фамилии: «Шуаны» и «Сцены частной жизни» были подписаны просто «Оноре Бальзак». В апреле же 1831 года писатель рискнул (по совету герцогини д’Абрантес) написать на обложке одной политической брошюры «Оноре де Бальзак», но недоброжелатели тут же прибавили к этому имени «д’Антраг», чтобы поставить его в смешное положение[9].

Это дало повод А. Моруа написать:

«Ему было суждено всю жизнь служить мишенью для самых нелепых, самых несуразных, самых клеветнических нападок на его личность и на его творчество. Зависть умеряет свое бешенство, только вдоволь насладившись своей низостью».

* * *

1831 год, принесший Бальзаку литературный успех, казалось бы, должен был принести ему и финансовое благополучие. Он получил 1125 франков за «Шагреневую кожу», 3750 франков за «Сцены частной жизни», 5250 франков за «Философские повести и рассказы» и «Озорные рассказы», 4166 франков за статьи в журналах и газетах. В сумме это составило более 14 000 франков, то есть гораздо больше, чем нужно было холостяку, чтобы жить на широкую ногу.

Между тем долг Бальзака не только не уменьшился, но, наоборот, даже увеличился на 6000 франков: он достиг 15 000 франков, не считая суммы в 45 000 франков, которую плодовитый писатель был должен матери после провала авантюры с приобретением типографии. Как же такое могло быть?

Все очень просто. Бальзак не умел противостоять соблазнам.

У А. Моруа можно найти этому объяснение:

«Долгое воздержание рождает стремление к излишествам… Бальзак многие годы мечтал о пышных пирах, об экипаже с мягким сиденьем, о великолепных лошадях. Теперь он хочет превратить эти грезы в действительность».

Он устраивал роскошные обеды с шампанским, заказывал себе новые туалеты, в том числе три белых халата с позолоченными кистями на поясе (халат служил ему своего рода рабочей одеждой: в нем он писал), разорялся на перчатках (гонорара за одну новеллу хватало на дюжину пар из желтой замши и одну из оленьей кожи), книгах и переплетах. Он купил себе двух лошадей и кабриолет. Он даже завел грума Леклерка, которому заказал роскошную ливрею у Бюиссона.

Расходы Бальзака в тот период были поистине огромны. Для того чтобы успешно работать, он должен жить в хорошо обставленных комнатах, где на полках стояли бы книги в дорогих переплетах и бронзовые статуэтки, а полы были бы застланы пушистыми коврами. Золотых дел мастер Лекуэнт присылал ему не только столовое серебро, но и две трости: одна была украшена красным сердоликом, набалдашник другой имел инкрустацию из бирюзы. Вообще трости Бальзака — трости с набалдашниками из золота, из кости носорога, украшенные драгоценными камнями, — приобрели широкую известность. Дельфина де Жирарден даже назвала один из своих романов «Трость месье Бальзака»: в нем писательница притворялась, будто сама верит, что трость эта волшебная, что она позволяет писателю становиться по своему желанию невидимкой, чтобы удобнее было наблюдать скрытую жизнь человеческих существ.

Но все это были лишь декорации, сон наяву, мир феерии. Бальзаку нравилось задавать такие пиры, чтобы гостям казалось, будто хозяин владеет талисманом, делающим его обладателем несметных богатств, повелителем времени и пространства. Но когда после очередного пышного обеда, на котором Россини громогласно объявлял, что даже у монархов он ничего подобного не видел, не пил и не ел, Бальзак вновь принимался за работу, он опять вступал в мир суровой правды. И в этом мире писатель становился самим собой.

Время от времени он делал попытку перенести в реальную жизнь блестящие замыслы своих персонажей, но без успеха, ибо, как только внешний мир начинал оказывать сопротивление, Бальзак тут же укрывался в своем внутреннем мире. А задуманное им дело переставало быть выгодным начинанием и становилось темой для очередного романа.

Стремится ли он к роскоши из тщеславия? Нет, все было гораздо сложнее. Это как бы часть монументального вымысла Бальзака, героем которого был он сам, и вымысел этот существовал не только в его голове, писатель пытался воссоздать его и в реальном мире. Бальзак никогда не умел провести четкую границу между воображением и действительностью. Если он давал обед, то каждая бутылка вина на столе должна была иметь свою историю. Вот это «Бордо», например, трижды объехало вокруг света, а вон тот ром был налит из бочки, которая целый век плавала по морским волнам. Чай, заваренный для гостей, собирала при свете луны дочь китайского императора.

Иногда доверчивый собеседник спрашивал:

— Неужели, это все правда, месье Бальзак?

В ответ Бальзак разражался заразительным детским смехом:

— Во всем этом нет ни словечка правды.

* * *

Как это обычно и бывает, довольно скоро денежные затруднения вынудили Бальзака расстаться с этими атрибутами денди. Уже в 1832 году он писал матери:

«Если можешь продать лошадей, продай; если хочешь, откажи от места Леклерку, рассчитайся с ним и уволь его».

Лора де Берни продолжала помогать ему. Об этом Бальзак рассказывал своей матери так:

«Рано или поздно литература, политика, журналистика, женитьба либо какое-нибудь грандиозное начинание помогут мне, в конце концов, разбогатеть. Нам уже немного осталось страдать. О, пусть бы я страдал один! Ведь если бы не мадам де Берни, то за минувшие четыре года я бы уже раз двадцать потерпел полный крах».

Оказывая материальную помощь, Лора де Берни (ей уже исполнилось пятьдесят пять лет — возраст для возлюбленной довольно солидный) требовала, чтобы Бальзак жил вдали от Парижа. Этим она хотела «убить двух зайцев»: сократить траты своего любимого и нейтрализовать герцогиню д’Абрантес. В апреле — мае 1832 года ей удалось добиться своего и увезти Бальзака в Сен-Фирмен, в дом, расположенный на опушке леса Шантийи. Там, в великолепном порыве вдохновения, он написал «Турского священника» и закончил «Тридцатилетнюю женщину».