Читать книгу "Вдали от Рюэйля - Раймон Кено"

— Мой папа — генерал в Китае, — объявляет Мишу.

— Он очень любил стратегию, — говорит Сердоболь. — Он изучал ее в специальных книгах. Он разрабатывал планы и рисовал прямоугольники, которые затем закрашивал разными цветами, в зависимости от того, чьи это полки: уланы, зуавы, галлы или императорская гвардия. Он говорил, что поступит в Военное училище.

— Мой папа — Папа Римский, — утверждает Мишу.

— Его первое причастие было безукоризненным. У него были хорошие результаты по латыни, которую он учил, чтобы позднее читать свой требник. Конфирмация его воодушевила, особенно епископ. Я бы ничего не имел против, если бы он стал священником, хотя и предпочитаю иметь внука. Два месяца подряд только и было разговоров о семинарии. Затем он перестал об этом думать. Начал превращаться в атеиста.

— А что это такое, дедушка? — спрашивает Мишу.

— Не лезь куда не надо, — отвечает Сюзанна, не поднимая глаз.

Она читает еще один детективный роман. Но мадам Сердоболь не всегда вяжет еще одну пару носков, иногда это какая-нибудь без рук кафка.

— Мой папа — пират, — говорит Мишу.

— После того как мы съездили в Гавр и посмотрели на трансатлантические пароходы, он грезил только об одном: о море. Он все время рисовал корабли и учился распознавать звезды. Но потом заинтересовался посольствами.

— У пиратов — сокровища, — говорит Мишу.

— Не вижу себя в роли жены посла, — говорит Сюзанна.

Когда без рук кафка готова, ей на смену зачинается шерстяной шлем, хотя никакой необходимости в этом нет. Мишу чувствует в себе призвание инженера.

— Мой папа — изобретатель, — заявляет Мишу.

— Идеи у него были. В десять лет он изобрел мухоловку, в двенадцать — новый способ накачивать велосипедные шины, в четырнадцать — аппарат для раздачи игральных карт.

— В общем, ничего серьезного, — говорит Сюзанна.

Когда наступает осень, семья говорит себе, что Жак вероятнее всего не стал вообще никем.

— Хоть бы он не попал на каторгу, — думает семья.

Но в присутствии Мишу об этом не говорят вслух.

А зима уж опять на носу. Нет Жак Сердоболь так никем и не стал даже международным жуликом даже знаменитым убийцей даже известным бандитом. Должно быть неприметно работает в какой-нибудь конторе иль на каком-нибудь заводе а то на ферме даже ну откуда нам-то знать. Не мог ли он, гипотеза другая, скончаться? Покоится ли он[197]в далекой и забытой деревушке под скромной гробовой плитой на тесном кладбище где отвечает нам лишь эхо а ива осенью листву теряет и нищий что у старого моста ей песнь свою наивно-заунывную поет?

— Трусливо бросил жену и ребенка, — говорит Сюзанна, — вот его самый великий подвиг.

— Он был страшным эгоистом, — говорит отец, в то время как опавшие листья скучиваются на улице.

— Ты преувеличиваешь, преувеличиваешь, — говорит мадам Сердоболь.

— Бросить жену это еще можно простить такое случается но оставить ребенка: нет!

Мадам Сердоболь вздыхает.

На его счет никогда не было особенных иллюзий. А теперь их нет вообще, никаких. При Мишу от любых комментариев воздерживаются. Ему подарили так называемые географические кубики, он еще слишком мал, чтобы оценить картографическую науку, но это позволяет ему путешествовать вместе со своим отцом.

Семья продолжает кто свой детективный роман кто свое вязание кто свой кроссворд кто свои игры а зима потихоньку приближается прыгая с ветки на ветку с крыши на крышу скользя по водосточным трубам в канавы мертвые ветки серые крыши разорванные трубы замерзшие канавы. Мишу возвращается из школы со своим большим ранцем, он разворачивает свою науку под лампой, в то время как остальная семья пристраивается у гудящего обогревателя.

Мишу учится хорошо: он первый по всем предметам — арифметика, рисование, социальная гигиена, каллиграфия — всегда первый. А посему в награду ему разрешают часто ходить в кино. Но ходит он туда не с дедушкой-бабушкой которые презирают кина искусство и не с матерью которую трудно расшевелить. Туда его водит де Цикада. Они вместе комментируют просмотренные картины, восторгаются актерами, критикуют. В газетах все чаще говорят о некоем Джеймсе Чэрити[198]американском актере вроде бы французского происхождения фильм с которым как утверждают демонстрируется в ближайшие дни в Париже фильм по-французски хотя и сфабрикованный в СэШэА.

В саду после обеда Сюзанна читает детективный роман а мадам Сердоболь вяжет а ее супруг дремлет а Мишу учится он хорошо учится Мишу а де Цикада после длительного и уединенного взращивания своей скорби так что из нее вырос эдакий скользкий сгусток который порой теснит ему сердце и поднимаясь застревает в горле де Цикада теперь ежедневный посетитель Сердоболей смотрит поверх кино-газеты которую пролистывает не без интереса на ноги Сюзанны ибо увы увы дело житейское Сюзанна в его глазах имеет много очаровательных достоинств от макушки до пяток и от чулочного шва до серебристого перманента.

— Э… э… вот любопытная штука.

Это сказал он.

— Я сейчас вам прочту.

Он начинает.

Тут спицы скрещиваются детективный роман закрывается с заложенным на недочитанной странице пальцем и изучения предметов откладываются подальше от глаза уставшего от слюды и сланца.

«Владение Джеймса Чэрити, в стиле ренессанс, на вершине холма расположено, а обширный парк его окружает. Большая машина великого актера, заехавшая за нами в гостиницу, останавливается наконец. Джеймс Чэрити встречает нас на пороге, в окружении секретарей и прислуги. Пройдя просторную залу для бильярда, поскольку наш соотечественник — страстный любитель этой игры, почти спорта, мы оказываемся в тихом патио, чью тишину если и нарушает, то лишь тонкая текучая струйка маленького фонтана».

— Для того чтобы все это иметь, надо быть богатым, — говорит Сюзанна.

— Подождите, подождите! Самое главное впереди. Я продолжаю.

«Мы усаживаемся перед минт-джалепсами»[199].

— А это еще что такое?

— Цветы?

— Раковины?

— Им следовало бы пояснять непонятные слова. Я продолжаю: «И мы приступаем к нашему нелегкому делу: